Очень рад инициативе давно назревшего обсуждения. Попробую в режиме полемически заостренных тезисов откликнуться на некоторые темы, предложенные для дискуссии и отмеченные в докладе нашего, как всегда, «застрельщика» М. Ильина.

Не претендуя на всеобъемлющий анамнез и, быть может, заостряя отчасти, как бы сказал мой друг М. Ильин, «огульно»,  хотел бы начать с пяти предварительных тезисов:

(1)   У современной российской политологии нет научной традиции – ни советской, ни досоветской (в отличие, скажем, от истории, экономики, права). При этом я нисколько не хочу принизить вклад отдельных советских и постсоветских «корифеев», но они в силу многих причин не стали «апостолами». Да, были интересные тексты и важные идеи, но традицией они не стали.

(2)   Ресурс поколения «самоучек», выходцев из известной нам «шинели» со всеми нашими «родовыми пятнами» (к которому мы с М. Ильиным и многие присутствующие здесь принадлежим) близок к исчерпанию. Отсюда очень важный для перспектив развития политической науки в России вопрос о смене поколений: какое с новыми когортами научное качество приходит, что усвоили наши и не наши «ученики» - не из традиции нашей «шинели», а из нынешнего уровня мирового научного знания о политике и политическом?

(3)   За два с лишним десятилетия нашей политологией пройден (с теми или иными результатами) этап экстенсивного развития. Как оценить достигнутое? Если одним словом – «хорошо». Если двумя – «не очень». Достижения несомненны, если по меркам «до 1988 г.». Но у нас нет результатов мирового уровня (или, если говорить более политкорректно, в них очень большой дефицит).

(4)   Значимые по мировым меркам результаты появляются только «с нуля», т.е. там, где не было и нет влияния «советских» (пардон!) и иных непрофессиональных традиций. Другое дело, что такие результаты реально распространяются по возникающим профессиональным сетям, в противном случае – опасность «интеллектуального гетто» (только для избранных!).

(5)   Накопление эмпирического знания – лучший достигнутый результат; нормативные и оценочные конструкции – худший. Е. Шестопал говорила об изъянах эмпирических данных в социологии, я говорю об эмпирическом знании в широком смысле.

Попробую продолжить, отталкиваясь от этих тезисов. Мне видится достаточно «плоский ландшафт» нашей сегодняшней политологии. На нем есть, впрочем, отдельные «кочки», но в основном это непроходимые «топи» и даже «геологические провалы» типа новой «параполитологии» (о чем предстоит отдельный разговор). По моим, допускаю, субъективным оценкам (imho), к числу таких «кочек» (с потенциалом конвертации в мировое признание) относятся отечественные исследования преимущественно в следующих областях эмпирической компаративистики: (а) политическая регионалистика; (б) режимные изменения; (б) электоральные исследования; (в) политические институты; (г) формирование новых государств, государственность, государственная состоятельность; (д) эволюционная морфология; (е) политическая психология; (ж) политическая социология (исследования власти и элит). Наверное, что-то еще..

С другой стороны, на мой взгляд, у нас мало «конвертируемых» в мировое знание результатов преимущественно в нормативных областях, которые могут быть для нас самих в чем-то интересными, но с точки зрения международного уровня остаются преимущественно «приходскими». Это (а) политическая теория ; (б) политическая философия; (в) политическая культура; (г) методология политических исследований; (д) политическое управление; (е) публичная политика и др.

Критерий оценки здесь на самом деле очень простой – международные публикации (прежде всего, в американских изданиях, хотя, конечно, не только) и участие в международных конференциях и проектах. Остальное вторично.

Вопрос, на мой взгляд, в том, когда и как может закончиться «линнеевский этап» в нашем профессиональном развитии? Когда мы сможем преодолеть наше лучшее на сегодня достижение – эмпирическое накопление знаний, которые, кстати говоря, в наибольшей степени как раз востребованы нашими зарубежными коллегами, часто – соавторами?

В том числе, как нашей политологии стать «строгой» наукой? Чтобы было совсем понятно, я здесь не говорю обязательно о формальных моделях в духе так наз. «экономического империализма», отстаиваемого нашими коллегами, например, из РЭШ. Я о другом – о том, что есть принятые мировом профессиональном сообществе критерии научной «строгости» в изучении политических явлений и процессов. Существуют вполне  «строгие» не только количественные, но и качественные методы политологических исследований. Однако у нас и в исследованиях, и в преподавании явный дефицит в использовании современной методологии и методов анализа. Как правило, это результат плохого знания современных теоретико-методологических «рубежей» мировой политической науки и/или неумение их применять в собственных оригинальных исследованиях и в преподавании. Поэтому мы и говорим на разных языках – и речь идет не только об английском языке…

В заметках М. Ильина «для затравки» есть в принципе сильный тезис о том, в какой степени отечественная политология соответствует мировому «мейнстриму» или «плинтусу». При этом мы, естественно, не говорим, как некоторые, о «национальных» политологиях (есть ведь лишь один мировой уровень – остальные критерии «от лукавого»). Но хотел бы подчеркнуть, что на самом деле вопрос не столько в «мейнстриме» и не столько в «плинтусе», сколько в производстве знания мирового уровня (цитируемость, публикуемость в международных реферируемых журналах, реальная вовлеченность в международный научный диалог). У нас это пока едва ли единичные явления.

У М. Ильина есть еще очень заслуживающее внимание предложение – оценивать не столько нашу вовлеченность в пресловутый «мейнстрим», сколько наличие оригинальных «идей на вырост», своего рода перспективных «точек роста». Предложение, на мой взгляд, абсолютно привлекательное, но не самое простое для реализации. Во-первых, для начала все же нужно освоить этот пресловутый «мейнстрим», а во-вторых, и только после этого освоения, выработать критерии оценки новизны и оригинальности этих идей, которые еще предстоит выявить. Короче, я бы не относился к так наз. «мейнстриму», как бы это правильно сказать, слегка пренебрежительно – много ли у нас овладевших этим не таким уж и банальным рубежом? Посчитайте, пожалуйста, по пальцам…

Еще несколько разрозненных соображений:

Относительно «сообщества». Много продолжается правильных разговоров о важности его сплочения, развития и т.п. Но есть и другой аспект. Есть творческие, международного уровня «локусы» (не только институциональные), которые сознательно живут за его пределами. Отчасти – как реакция на политический ангажемент руководства, отчасти – просто потому, что уже принадлежат к другим международным сообществам. Наверное, есть и другие причины. Но не видеть этот тренд плохо для сообщества. В перспективе может вообще встать вопрос о добровольном теоретико-методологическом «апартеиде» - у вас одни дела, у нас другие; вы живете в своем мире «российской политологии», мы интегрируемся в мировую науку. Это, в частности, выбор тех, кто работает у нас в области так наз. формальной политологии. Предложил бы серьезно подумать об этом (и без излишней чванливости).

Относительно некоторых направлений исследований. К примеру, политическая экономия у нас развивается преимущественно не в рамках политологии. Много ли мы знаем наших коллег, которые владеют этими методами? То же и относительно рационального выбора, коллективного действия и других теорий, которые многие наши коллеги не хотят знать. Или вот российские международные исследования – они в силу ряда традиций у нас в основном вне политологии и развиваются не как часть политической науки. Но проблема в том, что у нас практически нет людей, владеющих строгими, и не только количественными, методами международных исследований (это собственно IR в отличие от анализа внешней политики различных стран). Этому нигде у нас и не учат. Не совсем, признаюсь, понятны и перспективы так хорошо стартовавшей у нас мировой политики, не говоря уж о сравнительной мировой политике.

 Проблема политической ангажированности, на мой взгляд, совершенно ясна и относится к области профессионализма и профессиональной идентичности российского «политолога». Куда дальше, когда церковного иерарха, выступающего по телевидению, называют «политологом». Властям нужна вполне определенная «политология» - то, что мы с коллегами называем «параполитологией». Стоило бы отдельно обсудить, кто здесь инициатор: то ли власть «подсказывает», то ли обслуживающий и чуткий к ее желаниям «политологический» персонал стремится опередить ее подсказки.

Словом, поднятый М. Ильиным важный разговор нужно продолжать.

 

Опубликовано: 17.02.13