Информация о РАПН
История РАПН
Обновления библиотеки РАПН
 под науч. ред. О.С. Пустошинской, Сквозь национальные границы: актуальный взгляд на дипломатию негосударственных акторов: монография / 18.02.22 | | Зазнаев О.И. , Фарукшин М.Х., Этнические аспекты политических институтов и процессов / 12.01.22 | | Ильичева Л. Е., Лапин А. В., Стратегии социально-экономического развития регионов в ракурсе национальных целей и приоритетов: Политический анализ / 23.12.21 | | Санников С.В., Структурируя квинотавра: тератократия, дискурс господства и семиозис власти в раннем Средневековье / 26.04.21 | | У истоков и в авангарде белорусской политологии / 14.01.21 | | Политика развития в условиях цифровизации общества: материалы Всероссийской научной конференции с международным участием / 14.01.21 | | В.В. ЖЕЛТОВ, М.В. ЖЕЛТОВ, Авторитет: понятие, роль в политике и власти: монография / 25.09.20 | | Желтов В. В., Желтов М.В., Движение Желтых жилетов во Франции и социальный конфликт в рыночном обществе / 16.04.20 | | отв. ред. С.В. Патрушев, Л.Е. Филиппова, Господство против политики: российский случай. Эффективность институциональной структуры и потенциал стратегий политических изменений / 26.02.20 | | отв. ред. О.В.Гаман-Голутвина, А.И.Никитин, Современная политическая наука. Методология / 09.02.20 | | Фишман, Л. Г., Мартьянов, В. С., Давыдов, Д. А., Рентное общество: в тени труда, капитала и демократии / 11.11.19 | | под ред. Ю.Г. Чернышова, Дневник Алтайской школы политических исследований № 35. Современная Россия и мир: альтернативы развития (Политика памяти и формирование международного имиджа страны) / 11.11.19 | | В.В. ЖЕЛТОВ, М.В. ЖЕЛТОВ, Движение Желтых жилетов во Франции: политический контекст, социальные силы, мотивация / 21.08.19 | | Е.Б. Шестопал, Власть и лидеры в восприятии российских граждан. Четверть века наблюдений (1993-2018) / 14.06.19 | | М. В. Гаврилова, Политическая коммуникация, современное государство и мировой порядок / 08.05.19 |
|
|
|
|
 | Межрегиональный семинар «Политические идеи и идеологии в публичной сфере»
Отчет о заседании межрегионального семинара «Идеи и идеологии в публичной сфере», СПб., 28 октября 2011 г. Доклад О.Ю.Малиновой 28 октября 2011 г. состоялось очередное заседание межрегионального семинара «Идеи и идеологии в публичной сфере» в Санкт-Петербурге, организованное Исследовательским комитетом РАПН по изучению идей и идеологий в публичной сфере совместно с кафедрой прикладной политологии СПб. филиала НИУ-ВШЭ. В семинаре приняли участие С.В.Акопов (СЗАГС), А.Ю.Беляев (СПб. филиал НИУ-ВШЭ), Берестенников (СПб. филиал НИУ-ВШЭ), Р.Л.Боярков (СПб. филиал НИУ-ВШЭ), А.А.Гнатенко (ЕУСПб.), Д.В.Гончаров (СПб. филиал НИУ-ВШЭ), А.О.Зиновьев (СПбГУ), В.Л.Каплун (СПб. филиал НИУ-ВШЭ), А.В.Кузнецова (СПб. филиал НИУ-ВШЭ), Е.И.Кузьминых (СПб. филиал НИУ-ВШЭ), А.А.Нездюров (СПб. филиал НИУ-ВШЭ), А.Н.Сергеева (СПб. филиал НИУ-ВШЭ), А.Ю. Сунгуров (СПб. филиал НИУ-ВШЭ), Г.Л.Тульчинский (СПб. филиал НИУ-ВШЭ), Юзликеев (СПб. филиал НИУ-ВШЭ).
С докладом «Особенности публичной сферы и дискурс о «национальной самобытости в России середины XIX в.» выступила г.н.с. ИНИОН РАН Малинова О.Ю. В докладе был поставлен вопрос о том, насколько параметры среды, в которой происходило производство, обращение и соперничество идей, значимы для развития общественной мысли. Выступавшая попыталась выявить некоторые параллели между институтами и практиками публичной сферы в России второй трети XIX в. и особенностями складывавшегося в этот период дискурса о «самобытности» по отношению к Европе/Западу. В частности, было высказано предположение, что в ряду механизмов, поддерживавших жесткую оппозицию противоположных моделей коллективной самоидентификации по отношению к Европе/Западу, сложившуюся в 1840-х гг. и сохранявшей свою значимость почти до конца XIX в., важную роль играли и особенности публичной сферы. Утверждение определенных представлений о сообществе, провозглашаемом нацией, его успех существенно зависит от развития публичной сферы как квази-пространства, где в более или менее открытом режиме обсуждаются социально значимые проблемы, формируется общественное мнение, артикулируются и переопределяются коллективные идентичности. Практики общественных дискуссий, существовавшие в России на протяжении большей части рассматриваемого периода, заметно отличались от идеально-типической модели буржуазной публичной сферы, описанной Хабермасом. И тем не менее на рубеже XVIII-XIX вв. в России сложился целый набор институтов, служивших площадками для обсуждения общественно значимых проблем. Круг участников – относительно тонкий слой «образованного общества». Его расширение сдерживалось сословными рамками, сохранением до 1861 г. крепостного права, огромными расстояниями, бедностью основной массы населения, относительно низкой социальной мобильностью и др. Несмотря на некоторые подвижки в деле народного просвещения сохранялся разрыв между «обществом»/ «интеллигенцией» и «народом». Даже применительно к 1910-м гг. едва ли есть основания говорить о формировании в России широкой публичной сферы, доступ в которую был бы технически открыт для большинства взрослого населения. Те, кто мог быть вовлечен в дискурс о национальной идентичности, составляли незначительное меньшинство сообщества, которое полагалось нацией.
Как и во всяком современном обществе, в России публичная сфера представляла собой комбинацию более или менее институционализированных площадок для «живого» общения и виртуальной среды письменных текстов. В докладе были рассмотрены особенности практик общественной коммуникации, существовавшие: а) в пространстве печатных текстов (журналы и газеты, книги, позже – «идейные» сборники), б) на площадках живой коммуникации (салоны, общества, кружки, клубы, кофейни, книжные магазины, публичные лекции в университетах, заседания ученых обществ, банкеты и т.п.), в) в связи с обращением рукописных текстов. Фактически среда, в которой обсуждались проблемы, представлявшие общественный интерес, складывалась на стыке частного и публичного.
По мнению Малиновой, специфика публичной сферы в России заключалась в том, что устное общение, локализованное в полуприватном пространстве, сочеталось с письменной коммуникацией, содержание которой было ограничено цензурными рамками (частично преодолевавшимися благодаря рукописной литературе и заграничным изданиям). Эта комбинация в какой-то мере позволяла распространять идеи, но давала мало возможностей для их открытого критического обсуждения. Интерпретация общественно значимых проблем осуществлялась преимущественно в среде частных лиц: условия публичного дискурса не предполагали прямого влияния общественного мнения на власть. С этим связана специфика ролей, с которыми связывали себя участники публичной сферы. По верному наблюдению Л.Хафнера, это была роль не гражданина, но общественного деятеля.
Каким образом описанные параметры публичной сферы влияли на особенности дискурса о «национальной самобытности»? Во-первых, цензурные ограничения отчасти объясняют накал страстей, кипевших вокруг проблемы отношения к «европейской образованности». В отсутствие возможности свободного публичного обсуждения политических проблем, главным полем для неизбежного в модернизирующемся обществе столкновения мировоззрений становились проблемы культурные. Во-вторых, положение, при котором содержание текстов, доступных для широкой читающей публики, жестко ограничивалось цензурой, а устная коммуникация происходила преимущественно в среде, открытой не для всех, способствовало тому, что В.А.Кошелев назвал «путаницей идеологических адресов»: позиции сторон этой дискуссии с самого начала были мифологизированы, т.е. получили широкую известность в виде упрощающего и «заостряющего» дискуссионные моменты пересказа. В-третьих, жесткость оппозиции, обусловившая доминирование в этом дискурсе полярно противоположных образов и смыслов, отчасти связана с его сугубо «литературным» характером. Вряд ли можно считать случайным совпадением и то, что по мере изменения состава участников публичной сферы и развития ее институтов в начале ХХ в. дискурс о самоидентификации по отношению к «Западу» отошел на второй план, и противостояние «лагерей» утратило былую остроту. Чем более дифференцированным становилось пространство общественных дискуссий, тем более сложным оказывался представленный в нем спектр моделей коллективной идентификации и тем шире круг актуальных проблем.
В ходе последующей дискуссии В.Л.Каплун обратил внимание на то, что описанные параметры публичной сферы формально напоминают то, что было во Франции в середине XVIII в.: там тоже наблюдался феномен частных людей в публичной сфере и также свирепствовала цензура; впрочем, она лишь добавляла популярности запрещенным текстам. Однако влияние интеллектуалов было иное. О.Ю.Малинова подчеркнула, что особенность российской ситуации связана не только с теми социальными и культурными барьерами, которые отделяли участников публичной сферы от огромной массы населения, которая была из нее исключена. Нужно учитывать и ту роль, которую играла по отношению к «обществу» самодержавная власть.
А.Ю.Сунгуров высказал предположение, что степень проницаемости отношений между властью и общественностью, ограниченности обратной связи снизу вверх способствовали расхождению путей либеральной и радикальной общественности. Влияние интеллектуалов радикального склада оказалось более существенным. И в этом смысле параллель с Францией вполне выдерживается: события октября 1917 г. – такой же результат влияние интеллектуалов на массу, как и Великая французская революция.
По наблюдению А.О.Зиновьева, люди XIX в. сравнивали себя со своими современниками-европейцами, а отнюдь не с прошлым веком. Отсюда – представление о несовершенствах российской публичной сферы. После смерти Николая I были проведены реформы; в их отсутствие, возможно, Россию ждала бы революция, в которой как раз и сказалось бы влияние интеллектуалов.
А.В.Кузнецова обратила внимание на то, что русские образованные люди не чувствовали себя оторванными от Европы, было много переводной литературы – отчасти это был общий с Европой дискурс. С.В.Акопов отметил, что в качестве элемента публичной сферы следует рассматривать и невербальные образы, в частности, изобразительное искусство.
В.Л.Каплун высказал сомнение, можно ли говорить о том, что у народа была своя публичная сфера, основанная на устной коммуникации, а
Д.В.Гончаров уточнил, почему для описания этих вещей не используется термин «гражданское общество». О.Ю.Малинова в ответ пояснила, что в случае использования данного термина эффект концептной натяжки был бы еще более существенным; кроме того, он имеет более широкий спектр интерпретаций.
В заключение А.Ю.Сунгуров подвел итоги семинара, подчеркнув, что историческое измерение проблемы важно для понимания и прогнозирования современных процессов, в частности – для поиска рецептов от радикализма.
О.Ю.Малинова
|
| |
| Поиск по документам | Поиск по дате | |
|
|
|
| |
Обратная связь
Наша гостевая книга
Наш e-mail: rapn@rapn.ru
|
| |
Материалы сайта старой редакции >>
|
|
Последние новости
|
