Отчет о заседании межрегионального семинара «Политические идеи и идеологии в публичной сфере», СПб., 19 февраля 2013 г. Доклад С.В.Акопова.

19 февраля 2013 г. состоялось очередное заседание межрегионального семинара «Политические идеи и идеологии в публичной сфере» в Санкт-Петербурге, организованное Исследовательским комитетом РАПН по изучению идей и идеологий в публичной сфере совместно с кафедрой прикладной политологии НИУ ВШЭ – Санкт-Петербург. В семинаре приняли участие Т.Л.Барандова (НИУ ВШЭ - СПб), Е.В.Белокурова (ЕУСПб.), Д.В.Гончаров (НИУ ВШЭ - СПб), М.Б.Горный (НИУ ВШЭ - СПб), А.О.Зиновьев (СПбГУ), А.В.Кузнецова (НИУ ВШЭ - СПб), О.Ю.Малинова (ИНИОН РАН), О.В.Старовойтова (Фонд Г.В.Старовойтовой), А.Ю.Сунгуров (НИУ ВШЭ - СПб), Г.Л.Тульчинский (НИУ ВШЭ - СПб).

С докладом «Российская идентичность между императивом национального и соблазном транснационального (на примере дискуссии о символике Олимпиады Сочи – 2014)» выступил к.п.н., доц., зам. зав. кафедрой политологии Северо-Западного института управления РАНХиГС С.В.Акопов.

В докладе были рассмотрены проблемы, связанные с перспективами конструирования российской идентичности по разным векторам. Поскольку, по мысли докладчика, мир постепенно выходит за рамки национального, оказывается актуальным вопрос об альтернативных моделях идентичности, одной из которых является транснациональная модель, которая связана с наднациональным и надцивилизационным уровнем идентификации. Согласно определению Акопова, транснационализм – это состояние, когда национальные интересы сохраняются, но подчиняются более широким. Это состояние можно было бы назвать «тонким» космополитизмом: человек ощущает себя гражданином мира, но одновременно сохраняет связь и с конкретными национальными сообществами. Данный термин был предложен в 1916 г. американцем Рандольфом Борном, выступавшим за космополитическую Америку, которая бы опиралась на людей не только англосаксонского происхождения. Возможны и другие варианты названия для такой идентичности – трансверсальная, транскультурная, проектная.

С.В.Акопов попытался оценить соотношение разных векторов в конструировании и репрезентации российской политической идентичности на примере подготовки и тиражирования символики Олимпиады – 2014 в Сочи. В докладе были приведены аргументы за и против того, что олимпийская символика отражает тенденцию к формированию менее националистической и более транснациональной идентичности.

Во второй части выступления С.В.Акопов подошел к проблеме под нормативным углом и высказал тезис о предпочтительности развития российской идентичности в направлении транснациональности. По его мнению, если уж отказываться от идеи нации, то лучше двигаться в сторону всечеловечности.

Отвечая на вопросы аудитории, докладчик пояснил различие между транснационализмом, космополитизмом и интернационализмом. По его словам, космополит – это гражданин мира, которому хорошо везде. Интернационализм – это скорее отношение между государствами. Вместе с тем, пролетарский интернационализм ближе к транснационализму. Транснационалист – это человек с составной идентичностью, часто – на границе разных культур. В отношении Европы транснациональную миссию для России исторически выполнял Петербург. По мнению докладчика, советская идентичность тоже была разновидностью транснационализма, задуманной как форма протеста; однако затем имперское начало возобладало. Советская идентичность пыталась «склеить» этнические группы на основе марксистско-ленинской идеологии. Вопросы переросли в дискуссию о соотношении понятий советская, этническая, национальная, государственная/гражданская, цивилизационная идентичность.

Обсуждение доклада открыло выступление О.В.Старовойтовой, которая выразила несогласие с тезисом доклада, согласно которому в олимпийской символике преобладает транснациональноее начало.

А.О.Зиновьев высказал предположение о том, что сама стилистика Олимпиады играет на космополитизм.

С ним согласился Г.Л.Тульчинский, подчеркнув, что выбранный материал для анализа неоднозначен. Олимпиада – это контекст, в котором надо позиционировать свою уникальность в мировом сообществе. И дело здесь не в идентичности, а в брендировании. Бренд – это обещание реализации пожеланий. Символы – это messages, в которых люди должны узнавать себя. В то время как идентичность – это вопрос самоопределения, в рамках которого есть разные аспекты. В частности, есть виды компетенций, которые носят наднациональный, надцивилизационный характер: человек, разговаривающий по-английски, владеющий информационными технологиями и имеющий водительские права класса В, будет хорошо себя чувствовать везде. Такая глобальная / транснациональная идентичность не отменяют других, но создает определенные конкурентные преимущества. Возвращаясь к дискуссии о советской идентичности, Тульчинский напомнил, что большевики рассматривали идею нации как буржуазную. Однако в поисках союзников они в свое время начали заигрывать с национализмом меньшинств – и в результате получили примордиалистскую концепцию нации в форме этнофедерализма. По его мнению, символика Сочи наглядно демонстрирует тенденцию отождествления сообщества с этническими, а вовсе не транснациональными символами.

Д.В.Гончаров предложил связать вопрос о векторах идентичности с вопросами о природе российского политического режима: соревновательный авторитаризм заинтересован в создании международной легитимности; отсюда – стремление заполучить побольше крупных международных мероприятий. По мнению выступавшего, докладчику имело бы смысл определиться с методологией анализа. Даже если мы говорим не на уровне институтов, а на уровне дискурса, тогда необходимо прояснить саму структуру этого дискурса. Необходимо обозначить элементы, которые могут изменить структуру этого дискурса. Одним из возможных вариантов могла бы стать используемая Акоповым теория critical whiteness. Этот или другой подход можно было бы использовать, чтобы проследить динамику этого дискурса, как он движется между обозначенными полюсами.

А.В.Кузнецова обратила внимание на то, что в докладе сравниваются два PR проекта – советский и постсоветский. Однако для корректного сравнения нужен метод, применимый именно к этому типу проектов. Возможно, имело бы смысл посмотреть и на другие Олимпиады – не исключено, что транснациональное позиционирование связано с контекстом, а не с особенностями конкретной символической политики. С этой точки зрения, фигуры послов – не подтверждение транснациональности, а всего лишь правильно выбранные элементы глобального PR проекта. То же с лотерейными билетами: для PR проекта образы должны быть узнаваемы.

По мнению А.Ю.Сунгурова, идея кросстемпорального сравнения вполне логична, и основная тенденция в докладе уловлена верно. Новый режим использует символы, которые раньше не использовались. Отличия есть, другое дело, как их интерпретировать – как инновацию или как дань контексту. Касаясь вопроса о советской идентичности, Сунгуров высказал предположение, что пролетарский интернационализм – это, по сути, один из вариантов космополитизма. Вместе с тем, в истории СССР много пластов, поэтому для анализа надо брать конкретные периоды. Возможно, нужен новый термин вместо старого, нагруженного негативными эмоциями. Возможно, по мнению Сунгурова, нужно рассмотреть вариант атрибутирования космополитизма/транснационализма определённым профессиональным сообществам, например организациям учёных или врачей (Врачи без границ – “Médecins sans frontières”).

Е.В.Белокурова обратила внимание на целевые группы олимпийской символической политики: есть внешняя и внутренняя аудитория, внешняя и внутренняя идентичность. Нужно посмотреть, что куда транслируется: мы имеем дело с двухуровневой игрой. Кроме того, стоит обратить внимание на то, как выстраивался этот дискурс при Медведеве и как –при Путине.

Т.Л.Барандова согласилась с выступавшими ранее в том, что нужно включать темпоральное измерение: есть и сходство, и различия; однако некоторые возможности в 1980 г. априори отсутствовали (например, нанотехнологии). Тем не менее, очевидно, что оба режима играли в одну игру. Однако в 1980 г. это был двуполярный мир, в котором был другой «Другой». В советское время спектакль вовне сочетался с внутренними чистками. Было бы интересно посмотреть аналогии между гонениями на диссидентов тогда и современным протестом. Барандова также обратила внимание, что олимпийская символика адресована разным внутренним целевым аудиториям: платежная карта СБ и лотерейные билеты предназначены для разных социальных групп.

А.О.Зиновьев предположил, что нация-государство соотносится с национализмом, цивилизация – с империей, а этнос – это последующий эффект. Советское, по его оценке, было цивилизацией, но во внешнем мире СССР воспринимали как нацию-государство. Зиновьев предположил, что для анализа больше подошли бы парные термины космополитизм – патриотизм. В свою очередь, Т.Л.Барандова возразила, что феномен патриотизма сложнее и не сводится к указанной антитезе. А.О.Зиновьев высказал также сомнение в целесообразности анализа олимпийской символики: ведь каждый видит в ней свое. Например, Олимпийские игры 1936 года в Германии: кому-то они запомнились победой чернокожего спортсмена Джесси Оуэнса, а кому-то – «Триумфом воли».

О.Ю.Малинова согласилась с ранее высказанными замечаниями относительно необходимости при сравнении двух символических политик учитывать контекст. Очевидно, что результаты выглядели бы более убедительно, если бы анализ опирался на более четкую методологию, позволяющую систематически фиксировать сходства и различия на основе общей категориальной схемы. Отвечая на замечание А.О.Зиновьева относительно бесперспективности анализа символов, в которых «каждый видит свое», Малинова заметила, что символы, представленные в публичном пространстве, имеют значение именно потому, что становятся предметами конкурирующих интерпретаций. И в этом смысле продуктивнее было бы не строить предположения относительно «векторов» на основе собственных представлений исследователя, а посмотреть, как олимпийская символика обсуждается в публичном дискурсе. Символы приобретают конструирующее значение для идентичности, когда люди пытаются себя с ними идентифицировать. Вопрос – что они при этом видят.

Малинова высказала также предположение, что модель транснациональной идентичности может представлять интерес в связи с возможными подвижками в дискурсе о нации. В политической картине мира, сложившейся в эпоху Модерна, доминирует норма, согласно которой государства «конституируются» нациями. Однако, несмотря на гибкость модели культурно-политического сообщества, заданной многовариантной идеей нации, многим макрополитическим сообществам оказывается непросто в нее вписаться. Вместе с тем, в начале XXI в. все известные до сих пор способы политической адаптации культурного многообразия обнаруживают несостоятельность перед лицом вызовов глобализации, что создает благоприятную основу для попыток пересмотреть «националистическую картину мира» и сформировать какую-то иную систему норм для легитимации макрополитических сообществ. Очевидно и то, что политии, которым не удается вполне вписаться в модели воображения сообществ, заданные идеей нации, могут быть заинтересованы в выработке и продвижении альтернативных моделей. Однако едва ли транснациональная идентичность – это решение проблемы для сообществ; скорее это «выход» для отдельных индивидов, форма сопряжения разноуровневых идентичностей, которая становится все более актуальной в глобализирующемся мире. Тем не менее, даже будучи «решением не для всех», опыт транснациональной идентичности заслуживает внимания в качестве одной из возможностей.

В заключительном слове С.В.Акопов поблагодарил коллег, высказавших немало ценных методологических замечаний, и подтвердил, что основная интенция доклада определялась представлением, согласно которому дискурс транснационализма может быть сконструирован и внедрен.

Руководитель семинара "Политические идеи и идеологии в публичной сфере"

О.Ю.Малинова