Иммануил Кант вошел в историю современной цивилизации как великий мыслитель-философ. Ни у кого на этот счет нет ни малейших сомнений. Но был ли Кант политическим мыслителем? Далеко не все историки общественно-политической мысли дают на этот вопрос положительный ответ. Известный английский философ Бертран Рассел полагал, что Кант «не представляет большого значения в политическом отношении»1. Да и во многих популярных учебниках по истории политических учений идейное наследие Канта либо вообще не рассматривается, либо ему уделяется очень мало внимания, а напрасно. И дело не только в том, что им специально написаны глубокие труды по таким кардинальным темам политической науки, как государство, гражданское обшество, свобода, политика и мораль, вечный мир и т.д. Дело, прежде всего, в том, что вся критическая философия Канта представляет собой методологическую ценность для политического мышления и политики. Не случайно наследие немецкого философа на рубеже XIX и ХХ веков стало предметом острой идейно-политической борьбы. Да и современные политические теории не обходятся без обращения к кантовскому учению, пронизанному идеями и размышлениями, которые, казалось бы, носят отвлеченный от политики характер и, тем не менее, методологически проецируются на социально-политическую действительность, дают стимул поиску решения ее современных проблем.
К числу таких абстрактных философских понятий относятся антиномии чистого разума. Для Канта антиномии – это утверждения, в равной степени доказуемые и одновременно взаимоисключающие. Как он сам писал, это – «противоречие, неустранимое обычным, догматическим путем, так как и тезис, и антитезис можно доказать одинаково ясными и неопровержимыми доказательствами2). В трактовке философа антиномия чистого разума – это показатель того, что разум достиг той границы, за которую он не вправе выходить. Попытки пересечь эту границу с помощью практического разума наталкиваются на собственные антиномии, которые подводят к императивам нравственного сознания.
Казалось бы, какое отношение все эти рассуждения о процессах в сфере чистого сознания имеют к политической проблематике современности, в том числе к современной российской действительности? Рассуждения касаются абстрактных тем развития философского сознания. Однако, с методологической точки зрения, понятие «антиномия», исключительно важно для понимания сложности и противоречивости социальной действительности и ее динамики.
Это хорошо понял Гегель, дав очень высокую оценку поискам Канта в намеченном направлении. «Эти кантовские антиномии, - писал он, - навсегда останутся важной частью критической философии; прежде всего, они привели к ниспровержению предшествующей метафизики и именно их можно рассматривать как главный переход к новейшей философии…»3) Вместе с тем вся значимость кантовского открытия не была и не могла быть понята ни самим Кантом, ни его критиками. Учение об антимониях встретило жесткую и во многом справедливую критику как со стороны Гегеля, так и особенно со стороны марксизма. За что критиковали Канта?
Прежде всего, философа упрекали за то, что он, выясняя возможности разума, возвел барьер между явлениями, доступными человеческому познанию, и вещами в себе, от которых разуму поступает некий неопределенный сигнал, свидетельствующий об их существовании. Но как только разум пытается познать мир вещей в себе, он попадает в лабиринт антиномий, выход из которых найти не в состоянии. Конспектируя «Науку логики» Гегеля, В.И.Ленин справедливо подчеркивал: «у Канта познание разграничивает (разделяет) природу и человека; на деле же оно соединяет их; у Канта «пустая абстракция» вещи в себе на место живого Gang, Bewegung [хода, движения] знания нашего о вещах все глубже и глубже»4).
Правильно и другое замечание критиков - антиномии Канта носят субъективный характер. Гегель отмечал, что субъективная форма составляет сущность кантовской философии. Совершенно очевидно, что сам Кант никогда не рассматривал антиномии применительно к объективному процессу развития действительности.
Бросается в глаза и наивная искусственность доказательств Кантом тезисов и антитезисов антиномий. Как отмечали многие критики, эти доказательства не отвечают уровню знаний того времени, не говоря уже о современной науке.
Критики указывали на явную ограниченность диалектики Канта, которая носит односторонне отрицательный характер, фиксируя застывшие, не подверженные движению противоречия. Как заметил видный философ неокантианец В.Виндельбанд, антиномии Канта выражают «сознательное смирение» с существующим положением дел5. Раскрывая ограниченность кантовской диалектики антиномий, Гегель замечал, что противоречия носит всеобщий характер, но мир «не в состоянии выносить его и потому подвержен возникновению и прехождению»6 В отличие от Канта Гегель увидел в противоречивости источник напряжения, дающий импульс развитию.
И, пожалуй, самая важная с точки зрения рассматриваемой здесь темы претензия к Канту касается эвристического значения антиномий. Справедливости ради надо признать, что Кант понимал их познавательное значение. Он, в частности, писал: «антиномия чистого разума, которая обнаруживается в его диалектике, на деле есть самое благотворное заблуждение, в какое только может впасть человеческий разум, так как в конце концов она побуждает нас искать ключ, чтобы выбраться из этого лабиринта»7. Однако, как метко пишет И.С.Нарский, в подобных рассуждениях содержится лишь намек на содержательную диалектику познания8). Гегель по этому поводу иронично замечает, что в них проявляется «слишком большая нежность по отношению к миру»9.
Повторим, что изложенная кратко критика кантовских антиномий в своей основе справедлива. Но за этой критикой исчезло главное достижение Канта: открытие им специфического типа противоречий, который, как оказалось, имеет огромное познавательное значение, в особенности применительно к современной сложной и противоречивой действительности. Гегель, а вслед за ним и марксизм, сконцентрировали внимание на других типах противоречий, разрешение которых происходило в борьбе противоположностей, доводимой до «снятия» самого противоречия. В результате открытый Кантом тип противоречий, постоянно пребывающих в динамичной полярности, был отодвинут в тень. Вопрос о том, почему это произошло, требует специального рассмотрения. Очевидно лишь то, что этот поворот связан с антагонизмами эпохи становления капитализма, когда доминирующую роль играл другой тип противоречий.
Конечно, нельзя приписывать Канту то, чего он не делал. Нельзя модернизировать его взгляды. Он лишь «натолкнулся» на этот очень важный тип противоречий - антиномий. И только современность достаточно четко выявила, что антиномичность имеет ключевое значение для понимания противоречивости развития ныне происходящих процессов.
Изучение антиномий социально-политического развития особенно актуально и значимо для российской реальности. Политическая жизнь российского общества глубоко антиномична. Это относится не только к сегодняшнему дню, но и ко всей истории России, что не раз отмечалось многими российскими мыслителями, в частности Н.Бердяевым и В.Соловьевым.
Особенно наглядно антиномичность политического развития проявляется во взаимоотношениях категорий демократии и автократии. Оценивая антиномичность политического развития российского общества и обусловленные ею гигантские трудности становления здесь демократии, естественно, задуматься над вопросом, а возможен ли вообще выход из порочного круга антиномичной дилеммы «демократия-автократия». Ведь смысл антиномии в том, что она воспроизводит себя постоянно. В соответствии с этой логикой в литературе высказывается предположение, что современная демократия должна рассматриваться как результат создания такой конфигурации институтов, которая использует потенциал обеих сторон антиномии, купируя присущие им издержки. Вопрос о выборе между демократией и авторитаризмом снимается с повестки дня; достаточно удовлетвориться определенной долей демократии в сочетании с определенной долей авторитаризма10).
Эта проблема требует серьезного осмысления. При рассмотрении антиномии демократия-автократия недопустимо смешение двух разных уровней анализа – философского и политического. На философском уровне эта антиномия действительно неустранима, поскольку ее основание субстанционально. Любая политическая власть авторитарна по своей природе и поэтому в той или иной степени ограничивает свободу выбора. Субстанциональное основание не поддается изменению, и альтернативы как бы обречены на сосуществование. На политическом же уровне демократия и автократия наполняются вполне конкретным содержанием типологических институтов и практик. В одном случае демократических (всеобщие равные выборы, конституция, парламент, разделение властей, политические и гражданские права и свободы и т.д.), позволяющих обществу контролировать власть и влиять на формирование публичной политики. В другом случае - автократических (диктатура вождя или узкого круга правящей элиты, режим ограничений и репрессий, отсутствие свободы волеизъявления, запрет оппозиций и т.д.), делающих власть бесконтрольной и перекрывающих каналы влияния общества на публичную политику.
По степени демократизма и авторитарности политические системы могут быть размещены по шкале, на одном полюсе которой располагаются «полиархии» (по Роберту Далю, системы, обладающие четкими индикаторами демократичности, способности общества влиять на публичную политику), на другом – «моноархии», наделенные признаками институциональной и поведенческой автократичности. Вдоль этой шкалы происходит движение обществ в ту или другую сторону. Крушение авторитарных режимов в больших группах стран в последней четверти прошлого века поставило их на путь демократизации, ведущий от «моноархий» к «полиархиям». Как показывает анализ реальной практики, этот путь не может быть пройден одним марш-броском, он длителен и тернист, сопряжен с острой борьбой и компромиссами, сопровождается «застойными паузами» и «откатами»11
Тем не менее на политическом уровне, в отличие от философского, при трактовке категорий «демократии» и «автократии» определенность политических позиций по принципу «или-или» абсолютно необходима. Антиномичность в этом случае имеет не субстанциональные, а конкретно -исторические основания – специфика традиций и нравов, мера развитости и особенности институтов, состояние правовой и политической культуры и т.д. Антиномия «демократия-авторитаризм» в политическом измерении преодолевается, если в ее социально-экономическом и культурном основании происходят достаточно глубокие подвижки, расширяющие возможности и культуру участия масс населения в политическом процессе. В этом смысле политическое самоопределение российского общества требует длительных и настойчивых усилий, затрагивающих корневую систему названной антиномии. Цель этого процесса – добиться сбалансированного сочетания рыночных отношений и государственного регулирования в экономике, публичных и частных начал в социальной сфере, пробуждения энергии общественной самодеятельности и становления на этой основе зрелого гражданского общества, включения активной части населения в политическую деятельность, формирования широкой публичной сферы как общенационального форума для гражданского дискурса и общественной рефлексии, способной серьезно влиять на повестку дня и содержание публичной политики. Все это в состоянии подорвать глубинные корни рассматриваемой формы политической антиномичности и расчистить путь к демократическому развитию. Разумеется, эти изменения не снимают антиномичность власти и властных отношений в более широком философском понимании.
В долговременной исторической перспективе в принципе возможна и смена самой парадигмы системы политического управления, которая может вообще «обесточить» антиномию «демократия-авторитаризм». Современная демократия, как в глобальном, так и в национальных масштабах сталкивается с большими трудностями. Идут даже разговоры о кризисе демократии в современном мире. На двух последних всемирных конгрессах Международной Ассоциации политической науки (2000 г. в Квебеке и 2003 г. в Дурбане) дебатировались вопросы о наступлении на демократию со стороны корпоративизма, плюрализма, автономизации личности, новых форм мировой экспансии и других тенденций политического развития современного общества. Некоторые видные политологи допускают даже, что демократия, по крайней мере в ее нынешнем виде, близка к исчерпанию своего потенциала в качестве формы политического управления, что практика все настойчивей сигнализирует о необходимости поиска какой-то иной системы политического управления.
В историческом развитии демократии уже имели место глубокие качественные скачки. Если сопоставить афинскую демократию античности с современной шумпеторианской моделью представительной демократии, то различия между ними столь глубоки, что для их обозначения напрашиваются разные термины. Нынешняя стадия цивилизационного развития предвещает еще более глубокие изменения в системах политического управления.
Процессы глобализации и постиндустриализма дали толчок таким кардинальным трансформациям социума, которые, несомненно, повлекут за собой коренные перемены в самих основах бытия и мышления человечества. Возможно, перед ними не устоит даже такая незыблемая категория, как собственность, с которой связана вся история капитализма и рынка, да и вся политическая история современного общества. Вещественная компонента этой категории отступает перед ее интеллектуальной составляющей, высвечивая истинную сущность собственности не как обладания «богатством вещей», а как «совокупности деятельных способностей» человека12.
Трудно себе представить, чтобы при таких трансформациях демократия плавно эволюционировала, не меняя своего содержания и облика. Столкнувшись со столь масштабными глобальными вызовами, она либо в корне трансформируется, либо уступит место каким-то иным типам политических взаимодействий и управления.
Нынешний «кризис демократии» служит показателем того, что сфера властных отношений находится на пороге больших модификаций. Поистине революционные перемены в области информации и знаний создают предпосылки для совершенно новых механизмов идентификации и учета нарастающего многообразия интересов в современном обществе, что становится conditio sine qua non сохранения его стабильности. Меняются и параметры публичной сферы как пространства общественной рефлексии. Институты традиционной демократии уже недостаточны для того, чтобы дать простор этим процессам. Этим обусловлено появление нового направления в теории и практике демократии – концепции «делиберативной демократии»13. Еще одно обстоятельство, заслуживающее осмысления, заключается в том, что под давлением императивных требований глобализационных процессов суживается коридор возможностей свободного политического выбора.
Словом, демократия находится на перепутье, давая повод для неординарных вопросов. В частности, можно спросить, не подрывается ли сегодня само основание антиномии «демократия-автократия»? Вероятно, этот вопрос преждевремен. Однако усиливается ощущение, что общественная мысль вплотную подошла к какому-то большому теоретическому прорыву в понимании норм и механизмов политического управления, не укладывающихся в обычное понимание демократии. Потребность в таком прорыве витает в воздухе. Он необходим для преодоления углубляющегося кризиса демократии и выхода всей этой проблематики в более широкое измерение. И это прямо касается российской демократии. Трудные и специфические проблемы ее становления и развития не могут успешно решаться в рамках устаревших представлений. Они должны осмысливаться в системе координат формирующегося современного понимания теоретических проблем политического управления.
Возможно, в этой сфере сегодня появляются признаки возникновения иного основания для иной антиномии. В частности, взаимозависимость и целостность современного мира все более укрепляется, и вместе с тем существует глубинная потребность в самостоятельности многочисленных отдельных «миров» в этом большом целостном мире. Это значит, что встает вопрос о сосуществовании и даже со-развитии разных групп несовпадающих, а иногда и противоположных интересов. Для этого необходима высокая толерантность в такой системе правовых и нравственных норм, которая строится на добровольной основе. Не означает ли все сказанное, что глобализирующемуся многообразному социуму нужна некая новая форма политического управления, интегрирующая в себе черты новой политической культуры?
Обращение к категории «антиномия» необходимо и для понимания самой глобализации. В ней одновременно проявляются противоположные тенденции, каждая из которых имеет свои глубинные основания. С одной стороны, – идет объединение, интеграция человечества. К этому ведут технологическое развитие, применение высоких технологий, революция в средствах коммуникаций, Интернет и т.д. С другой стороны, – плюрализм не уменьшается, а увеличивается, нарастает социокультурная дифференциация по разным основаниям, в том числе происходит и архаизация на периферии. Да и в центре современного мира идиллия «золотого миллиарда» наталкивается на рост социокультурного многообразия.
Пока что в наших представлениях о будущем мире – пусть даже в далекой перспективе – доминирует гипотеза о слиянии человечества в некое единое целое. В свете нынешних постмодернистских тенденций более вероятной выглядит другая гипотеза: будет не меньше, а больше многообразия, будет все больше самобытных миров, имеющих собственную, неповторимую идентичность. Предстоит найти оптимальные способы и формы сопряжения этих миров. В процессе глобализации должна быть выстроена такая парадигма «мира миров», которая сможет обеспечить устойчивость антиномичного мира. Это вовсе не проблема «транзита» отставших стран к более высокому уровню, на котором находятся передовые страны. Это общечеловеческая проблема поиска современных форм сознательного управления миром.
***
Величие Канта обнаруживается в том, что, сформулировав понятие антиномии в той конкретно-исторической трактовке, которая вписывается в рамки своего времени, и поэтому несла на себе печать исторической ограниченности, он дал ключ к определенному способу видения и понимания действительности, помогающему решать современные проблемы.
Немецкий социолог и социальный философ Георг Зиммель отмечал, что Кант «принадлежит к тем великим умам, образ которых меняется вместе с изменением истории, потому что они входят в ее развитие и играют все время как бы различные роли»14. В этих словах замечательно точно выражена непреходящая значимость идейного наследия Иммануила Канта. Его учение содержит такие мысли и положения, которые, будучи порождением своей эпохи и отвечая ее потребностям, несут в себе принципы методологии политического мышления, воспроизводящие себя в иной форме на других этапах развития цивилизации. К числу таких идей, которые чрезвычайно важны для осмысления современного мира, относится категория антиномии.