Идеология и политические режимы в финно-угорских регионах РФ
Ковалев В.А. (Сыктывкар)
Изучение идеологии современных национальных движений в России является актуальным по целому ряду причин. Во-первых, анализ идеологии этих движений позволяет глубже оценить ход развития общественной мысли в новейшей истории государства. Во-вторых, без изучения этой идеологии невозможно написать полную и достоверную историю общественных движений в последнем десятилетии ХХ столетия. В-третьих, серьезный политологический анализ тенденций политического развития страны на современном этапе невозможен без обращения к данной теме. В-четвертых, для оптимизации процессов общественного развития необходимо полноценное и всестороннее рассмотрение тех политических конструкций и требований, которые выдвигают национальные движения, и их критическая оценка. Национальная идеология оказывала в 1990-е годы заметное влияние на политику в финно-угорских регионах РФ, выбранных объектом для нашего исследования: республик Коми, Марий Эл, Мордовии, Удмуртии и Коми Пермяцкого автономного округа 1.
Американский исследователь Рейн Таагепера отмечает, что все действия по развитию национальных институтов титульного этноса были политически мотивированы, но вместе с тем и сами финно-угорские народы оказались достаточно активными политическими игроками 2.
Между верхушкой Комитета возрождения коми народа (ныне “Коми войтыр”) и руководством Коми имеется своеобразный “пакт элит” 3. В Мари Эл лидеры “Марий Ушем” относятся к президентской власти с осторожной лояльностью. Съезд мордовского народа и “Удмурт Кенеш” оказывают менее заметное влияние на политику в своих регионах, их представителей меньше во власти. В Мордовии, например, долго не могли принять Закон о государственных языках РМ (здесь сказался и раскол в организации мордовского народа “Масторава”), а в Удмуртии этот вопрос дискутируется до сих пор. Между тем, в Удмуртии “Удмурт Кенеш” добилась квоты для своих представителей и финансирования своей организации отдельной строкой в республиканском бюджете. КПАО – это по сути, дела сельский район, и сейчас запущен процесс его слияния с Пермской областью, что существенно повлияет на политические и идеологические процессы в округе.
Эти регионы достаточно диверсифицированы не только по степени и характеру экономического развития, составу населения, географии и т.п., но и по характеру политических режимов, отношению с федеральным центром (особенно в 1990-е гг.), характеру политической культуры. Таким образом, при сравнительном анализе может быть реализована стратегия наибольшего различия.
На политической развитие этих субъектов федерации оказывал в минувшее десятилетие и до сих пор оказывает влияние характер идеологии. Какой-то общей цели, детально разработанной концепции политического и культурного реформирования в финно-угорских республиках и автономиях не существует. Есть только ряд принципиальных положений, которые признаются всеми или почти всеми национальными организациями. Последнее обстоятельство и позволяет ставить вопрос об идеологическом обеспечении национальных движений и его научном анализе.
В целом, после данного этапа нашего исследования политики в финно-угорских регионах можно констатировать следующее:
1) В финно-угорских регионах, изученных нами, не наблюдается сепаратизма и антироссийские настроение представлены слабо. Вместе с тем, политические элиты этих регионов (особенно в Коми и отчасти в Мари Эл) стремились к повышению своей автономии от Москвы, чтобы увеличить возможности распоряжаться ресурсами подведомственных территорий. После прихода к власти Путина, этим стремлениям начал ставиться предел; действуют федеральные инспекторы в регионах и полномочные представители в федеральных округах. Их деятельность способствовала преодолению расхождений в федеральном региональном законодательстве. Наиболее заметные аномалии ельцинского периода удалось преодолеть. Вместе с тем, деятельность региональных элит по-прежнему во многом находится вне правового поля – особенно много нарушений наблюдается в ходе проведения выборов: административное давление, фальсификации и т.д… Хотя Центр в случаях наших регионов располагает большими возможностями влиять на положение дел там, но Москва не контролирует полностью региональную политику. У Москвы пока нет ресурсов (или желания!) - это вопрос для дальнейшего исследования для прекращения подобной практики. Выборы 2003 года в Мордовии, где её авторитарный лидер Н.Менркушкин набрал более 80% голосов (кампания проходила в худших традициях административной мобилизации) – наглядный тому пример.
2) Политические режимы в национальных регионах РФ, в основном, имеют сильные авторитарные тенденции. (Удмуртия демонстрирует здесь отклоняющийся случай). Усилению авторитаризма на региональном уровне способствовали события 1993 года в Москве. Вряд ли эти тенденции будут преодолены сейчас, в условиях выстраивания жесткой исполнительной вертикали Путиным. Но российский региональный авторитаризм может принять другие очертания.
3) Ассиметричный характер российского федерализма привел к тому, что в национальных субъектах федерации наблюдается больше препятствий для развития местного самоуправления (что, может быть важно для интересов коренных народов и особенно в сельской местности). Исключение - Удмуртия, но здесь конфликт вокруг МСУ был в столице – Ижевске, где влияние удмуртов слабо.
4) Характер и особенности политического процесса в регионах РФ определяют и тип политических лидеров на региональном уровне. Субъектами РФ, как правило, руководят “вожди”, не терпящие политической конкуренции. Такие тенденции есть в любом регионе, но не везде их удается реализовать и не столько из-за наличия у лидера пресловутой “харизмы”, сколько из-за соотношения сил между группами элиты (УР – наиболее яркий пример).
5) Для ф/у регионов РФ не характерно правление этнократии (хотя некоторые движения хотят этого, но у них мало ресурсов) Правящие группы складываются не столько по этническому, сколько по клановому, земляческому признаку, а также исходя их соображений личной преданности в рамках связей “патрон-клиент” (феодально-вассальная зависимость).
6) Отношения с общественными организациями, в том числе, национальными со стороны региональных властей строятся в рамках системы государственного корпоративизма и характеризуются плотным контролем за деятельностью этих организаций, формально независимых. Подчас между лидерами организаций, официально представляющий титульный этнос и властью региона имеется своеобразный “пакт”; национал-радикалы занимают маргинальное положение.
7) С точки зрения политико-географической на территории выбранных регионов наблюдается противоречия различных групп районов. Эти противоречия кажутся этнически определяемыми, но, скорее всего, это противоречия связаны с расколом по линии город-село, а также с уровнем и характером экономического развития и иногда экологической проблематикой. Попытки придать этим противоречиям этническую окраску могут привести к обострению отношений внутри регионов.
8) Связи между финно-горскими регионами внутри РФ и с зарубежными странами (Финляндия, Венгрия. Эстония), носят преимущественно культурный характер и не имеют большого экономического основания. Тем не менее, в этих связях, для повышения собственного статуса заинтересованы элиты финно-угорских регионов.
В целом, национальные движения у восточнофинских народов в последние годы стали заметными политическими актерами. Их влияние в разных республиках и автономиях различно. В идеологическом отношении, однако, между ними очень много общего и можно говорить даже о согласованной идеологической линии в политической деятельности этих движений.
Но идеология национальных движений, подобно другим идеологиям тоже имеет свои “приливы” и “отливы”. Последние можно даже принять за “конец идеологии”. По аналогии с идеями Д.Белла можно сказать, что подобный “конец” наступает, кода сглаживаются идейные противоречия между политическими силами и идейными течениями, сближаются ранее непримиримые позиции, например, между сторонниками и противниками государственного вмешательства в экономику. В развитии “финно-угорской” идеологии внутри России за минувшее десятилетие ряд крайних идей (региональный суверенитет, приоритет прав титульных этносов, создание специальных палат для “коренного населения и т.п.) перестал быть актуальными для официальных движений этих народов, оставшись лишь в идеологическом арсенале немногочисленных маргинальных групп. Тем не менее, о “конце идеологии” здесь можно говорить лишь в кавычках. От изменения названий и переписывания уставов национальных движений интересы их лидеров, “этнических предпринимателей” никуда не делись; остаются и объективные причины, связанные с разным видением представителями народов России своих политических и этнокультурных перспектив. Поэтому и идеологические противоречия, порой весьма заметные, будут иметь место и в дальнейшем.
1. Доклад подготовлен на основании результатов исследовательского проекта “Эволюция идеологии национальных движений финно-угорских народов Рф в контексте развития российской государственности”, выполненного совместно с Ю.П. Шабаевым. Основные результаты по итогам проекта представлены нами в работах: Политическая финно-угрика (Власть и этничность в финно-угорских регионах Российской Федерации) // Российская полития: прошлое, настоящее, будущее. Сыктывкар: Изд-во Сыктывкарского у-та, 2002 и Национальные движения восточнофинских народов России: конец идеологии? // Философская и правовая мысль. Вып.4. Саратов – Санкт-Петербург, 2003.
2. Тааqареza R. The Finno-Uqvic Republics and the Russian State. New York . 1999. Р.17.
3. Шабаев Ю.П., Ковалев В.А. Национальные организации и этнополитические процессы в Республике Коми // Стратификация в России: история и современность. Сыктывкар. 1999.
Опубликовано: 03.01.06Американский исследователь Рейн Таагепера отмечает, что все действия по развитию национальных институтов титульного этноса были политически мотивированы, но вместе с тем и сами финно-угорские народы оказались достаточно активными политическими игроками 2.
Между верхушкой Комитета возрождения коми народа (ныне “Коми войтыр”) и руководством Коми имеется своеобразный “пакт элит” 3. В Мари Эл лидеры “Марий Ушем” относятся к президентской власти с осторожной лояльностью. Съезд мордовского народа и “Удмурт Кенеш” оказывают менее заметное влияние на политику в своих регионах, их представителей меньше во власти. В Мордовии, например, долго не могли принять Закон о государственных языках РМ (здесь сказался и раскол в организации мордовского народа “Масторава”), а в Удмуртии этот вопрос дискутируется до сих пор. Между тем, в Удмуртии “Удмурт Кенеш” добилась квоты для своих представителей и финансирования своей организации отдельной строкой в республиканском бюджете. КПАО – это по сути, дела сельский район, и сейчас запущен процесс его слияния с Пермской областью, что существенно повлияет на политические и идеологические процессы в округе.
Эти регионы достаточно диверсифицированы не только по степени и характеру экономического развития, составу населения, географии и т.п., но и по характеру политических режимов, отношению с федеральным центром (особенно в 1990-е гг.), характеру политической культуры. Таким образом, при сравнительном анализе может быть реализована стратегия наибольшего различия.
На политической развитие этих субъектов федерации оказывал в минувшее десятилетие и до сих пор оказывает влияние характер идеологии. Какой-то общей цели, детально разработанной концепции политического и культурного реформирования в финно-угорских республиках и автономиях не существует. Есть только ряд принципиальных положений, которые признаются всеми или почти всеми национальными организациями. Последнее обстоятельство и позволяет ставить вопрос об идеологическом обеспечении национальных движений и его научном анализе.
В целом, после данного этапа нашего исследования политики в финно-угорских регионах можно констатировать следующее:
1) В финно-угорских регионах, изученных нами, не наблюдается сепаратизма и антироссийские настроение представлены слабо. Вместе с тем, политические элиты этих регионов (особенно в Коми и отчасти в Мари Эл) стремились к повышению своей автономии от Москвы, чтобы увеличить возможности распоряжаться ресурсами подведомственных территорий. После прихода к власти Путина, этим стремлениям начал ставиться предел; действуют федеральные инспекторы в регионах и полномочные представители в федеральных округах. Их деятельность способствовала преодолению расхождений в федеральном региональном законодательстве. Наиболее заметные аномалии ельцинского периода удалось преодолеть. Вместе с тем, деятельность региональных элит по-прежнему во многом находится вне правового поля – особенно много нарушений наблюдается в ходе проведения выборов: административное давление, фальсификации и т.д… Хотя Центр в случаях наших регионов располагает большими возможностями влиять на положение дел там, но Москва не контролирует полностью региональную политику. У Москвы пока нет ресурсов (или желания!) - это вопрос для дальнейшего исследования для прекращения подобной практики. Выборы 2003 года в Мордовии, где её авторитарный лидер Н.Менркушкин набрал более 80% голосов (кампания проходила в худших традициях административной мобилизации) – наглядный тому пример.
2) Политические режимы в национальных регионах РФ, в основном, имеют сильные авторитарные тенденции. (Удмуртия демонстрирует здесь отклоняющийся случай). Усилению авторитаризма на региональном уровне способствовали события 1993 года в Москве. Вряд ли эти тенденции будут преодолены сейчас, в условиях выстраивания жесткой исполнительной вертикали Путиным. Но российский региональный авторитаризм может принять другие очертания.
3) Ассиметричный характер российского федерализма привел к тому, что в национальных субъектах федерации наблюдается больше препятствий для развития местного самоуправления (что, может быть важно для интересов коренных народов и особенно в сельской местности). Исключение - Удмуртия, но здесь конфликт вокруг МСУ был в столице – Ижевске, где влияние удмуртов слабо.
4) Характер и особенности политического процесса в регионах РФ определяют и тип политических лидеров на региональном уровне. Субъектами РФ, как правило, руководят “вожди”, не терпящие политической конкуренции. Такие тенденции есть в любом регионе, но не везде их удается реализовать и не столько из-за наличия у лидера пресловутой “харизмы”, сколько из-за соотношения сил между группами элиты (УР – наиболее яркий пример).
5) Для ф/у регионов РФ не характерно правление этнократии (хотя некоторые движения хотят этого, но у них мало ресурсов) Правящие группы складываются не столько по этническому, сколько по клановому, земляческому признаку, а также исходя их соображений личной преданности в рамках связей “патрон-клиент” (феодально-вассальная зависимость).
6) Отношения с общественными организациями, в том числе, национальными со стороны региональных властей строятся в рамках системы государственного корпоративизма и характеризуются плотным контролем за деятельностью этих организаций, формально независимых. Подчас между лидерами организаций, официально представляющий титульный этнос и властью региона имеется своеобразный “пакт”; национал-радикалы занимают маргинальное положение.
7) С точки зрения политико-географической на территории выбранных регионов наблюдается противоречия различных групп районов. Эти противоречия кажутся этнически определяемыми, но, скорее всего, это противоречия связаны с расколом по линии город-село, а также с уровнем и характером экономического развития и иногда экологической проблематикой. Попытки придать этим противоречиям этническую окраску могут привести к обострению отношений внутри регионов.
8) Связи между финно-горскими регионами внутри РФ и с зарубежными странами (Финляндия, Венгрия. Эстония), носят преимущественно культурный характер и не имеют большого экономического основания. Тем не менее, в этих связях, для повышения собственного статуса заинтересованы элиты финно-угорских регионов.
В целом, национальные движения у восточнофинских народов в последние годы стали заметными политическими актерами. Их влияние в разных республиках и автономиях различно. В идеологическом отношении, однако, между ними очень много общего и можно говорить даже о согласованной идеологической линии в политической деятельности этих движений.
Но идеология национальных движений, подобно другим идеологиям тоже имеет свои “приливы” и “отливы”. Последние можно даже принять за “конец идеологии”. По аналогии с идеями Д.Белла можно сказать, что подобный “конец” наступает, кода сглаживаются идейные противоречия между политическими силами и идейными течениями, сближаются ранее непримиримые позиции, например, между сторонниками и противниками государственного вмешательства в экономику. В развитии “финно-угорской” идеологии внутри России за минувшее десятилетие ряд крайних идей (региональный суверенитет, приоритет прав титульных этносов, создание специальных палат для “коренного населения и т.п.) перестал быть актуальными для официальных движений этих народов, оставшись лишь в идеологическом арсенале немногочисленных маргинальных групп. Тем не менее, о “конце идеологии” здесь можно говорить лишь в кавычках. От изменения названий и переписывания уставов национальных движений интересы их лидеров, “этнических предпринимателей” никуда не делись; остаются и объективные причины, связанные с разным видением представителями народов России своих политических и этнокультурных перспектив. Поэтому и идеологические противоречия, порой весьма заметные, будут иметь место и в дальнейшем.
1. Доклад подготовлен на основании результатов исследовательского проекта “Эволюция идеологии национальных движений финно-угорских народов Рф в контексте развития российской государственности”, выполненного совместно с Ю.П. Шабаевым. Основные результаты по итогам проекта представлены нами в работах: Политическая финно-угрика (Власть и этничность в финно-угорских регионах Российской Федерации) // Российская полития: прошлое, настоящее, будущее. Сыктывкар: Изд-во Сыктывкарского у-та, 2002 и Национальные движения восточнофинских народов России: конец идеологии? // Философская и правовая мысль. Вып.4. Саратов – Санкт-Петербург, 2003.
2. Тааqареza R. The Finno-Uqvic Republics and the Russian State. New York . 1999. Р.17.
3. Шабаев Ю.П., Ковалев В.А. Национальные организации и этнополитические процессы в Республике Коми // Стратификация в России: история и современность. Сыктывкар. 1999.
