Использование концепта терроризм за последнее время значительно расширило возможности политиков аргументировать свои действия и решения. Не являясь термином, терроризм несомненно обладает огромным объяснительным потенциалом. Для внимательного рассмотрения этого феномена необходимо обратиться к внутренней структуре самого концепта. Разнящиеся формулировки законов и постулирование задачи выработки антитеррористического законодательства говорят о том, что понимание актов террора неравнозначно в различных социокультурных дискурсах, что создает дополнительные трудности для понимания.
Применение двух основных подходов к анализу терроризма (в формально-правовом поле или в поле идеологий) не позволяет решить задачу объяснения манипулятивной силы концепта. Терроризм в рамках данной работы понимается как особый тип политического взаимодействия. Особенности обеспечиваются необычной структурой, которая заложена в семантической структуре слова терроризм. И, таким образом, речь идет об анализе политической действительности сквозь призму языка как социального конструкта.
Основное внимание будет сосредоточено на использовании когнитивного метода реконструкции логико-метафорических структур понятия. Конечной целью работы является построение когнитивной схемы понятия терроризм. Автору не представляется обоснованным метод декомпозиции структур концепта из отдельных «кэйсов», ведь само именование того или иного «кэйса» террористическим может являться следствием манипулятивной направленности концептуализации. Построение когнитивной схемы видится одним из наиболее эффективных методологических подходов к проблеме терроризма, а в комбинации с когнитивными методами реконструкции сознания субъектов [Lakoff G., Johnson M. 1980; Сергеев, 1987(а); Сергеев, 1987(б)] он должен создать мощную объяснительную базу как для самого явления террора, так и для возможности манипуляций с ним. Следует особо заметить, что существующие достаточно пространные пояснения каждого элемента структуры были опущены. В рамках данного подхода только после предварительной «выработки» общей схемы возможно построить типологию субъектов и объектов, являющихся частями прототипической ситуации террора и исследовать способы ситуационных взаимодействий [Сергеев, 2001].
Концепты терроризм и террор устойчиво и традиционно ассоциируется с практикой устрашения политических противников и применением насилия в политических целях.¹ Операционализировать устрашение и «страх» в политике сложно, если не невозможно, поэтому структура термина будет строиться на основе операционализации понятия «насилие», то есть «внезаконного» применения силы.
Чтобы построить когнитивную схему терроризма нам, в первую очередь, необходимо определить источник терроризма, таким источником мы назовем субъект, ведь иначе говорить о целях и отношениях (носителем которых может быть только субъект) было бы невозможно. Субъективизации в политическом дискурсе могут подвергаться самые разнообразные вещи от инфляции до стихийных бедствий, а социальные тела (как субъекты политики) могут представлять и аморфные, лишенные всякой иерархии, субъекты, подобные социальным сетям потенциальных террористов. Но даже постфактум «сконструированный» субъект вполне реален, так как он существует в мировоззрении людей, поверивших в его существование [Lakoff, 2001].
Субъект террора вторгается в пространство публичной политики, используя насилие, данная ситуация создает реципиентов, получающих информацию о произошедшем в виде некоего сообщения-сигнала, у которого есть отправитель (субъект террора) и получатель (общество). Представляя ситуацию подобным образом, я как бы встаю на позицию внешнего наблюдателя, если же обратиться, например, к реальности реципиента, то станет очевидно, что упущена важнейшая деталь: невозможность объяснить выбор объекта террора, то есть некое отождествление с реально пострадавшими. Использование концептуального анализа, в таком случае, не может обойтись без обращений к внутреннему миру субъектов. Здесь и далее: террористическая ситуация деконструируется с помощью строительства моделей мира субъектов и конституируется в общую схему с помощью разложения внутренне целостных моделей мира на ситуационно значимые элементы.
Очевидно, что предложенного выше понимания сути террора недостаточно, ведь аналогично можно представить любого субъекта публичной политики, который пытается тем или иным образом изменить общественное мнение в свою пользу или сократить поддержку конкурентов. Следовательно, нам необходим четкий критерий: способ достижения цели. Наличием акта насилия и отличается террорист от специалиста по связям с общественностью какого-нибудь политического деятеля, ведь и тот, и другой пытаются повлиять на реципиентов (проще говоря, на членов сообщества), оказать на них давление. Разграничение в этом вопросе не сделано должным образом, в том числе, и на уровне законодательства, поэтому почти любую публичную PR-акцию можно приравнять к терроризму, особенно, если учесть тот факт, что просчитать заранее общественно опасные последствия нестандартных акций зачастую невозможно.
Представляется необходимым дополнительно определить способы воздействия субъектов терроризма. Назовем их нелегитимными. Легитимность в данном случае рассматривается как механизм потенциально оправдывающий применение насилия [Бурдье, 1993; Фуко 1997]. В идеале легитимность должна снимать сам вопрос (как бы подменяя его) о возможно насильственном характере действия. Вышесказанное позволяет ввести следующее определение: люди, использующие для достижения политических (и иных) целей нелегитимное насилие, называются террористами.
Мы пока не указали источник легитимации, тогда как он является ключевым аспектом, ведь тот, кто именует факты социальной действительности, тот их и создает. Можно заметить, что выявить подобного «арбитра» легко лишь в каждом отдельно взятом случае террористических акций, как правило, функцию именования выполняют формальные главы социальных иерархий, впрочем, арбитром могут выступать общественные нормы.
Субъект, который называет (вернее сказать, субъект, который имеет такое право с точки зрения реципиента) действия нелегитимными, фактически, является центром всей создаваемой конструкции, так как именно он определяет субъект-объектные отношения, выраженные в форме насилия. Следующий момент, на который следует обратить особое внимание и без которого терроризм не может быть помыслим, — это выделение противостоящего террористам субъекта. Включим в схему такого субъекта (S²), который препятствует достижению целей субъекта террора (S¹), отметив, что переговорное взаимодействие между S² и S¹ __етив, что переговорное взаимодействие между _еррора (_братить особое внимание и без которого терроризм не может быть помыслим, — это выделение противостоящего террористам субS¹ стремится заставить S² изменить его политику в целом или принять однократное, но принципиальное решение, используя нелегитимное насилие по отношению к какому-то объекту (Ob). Обычно объектом террористической активности является случайная часть общества (ранее обозначенная как совокупность реципиентов R).
Терроризм не мыслим без социального контекста, то есть совершенное преступление (чаще всего действия террористов формально подпадают под действующие статьи УК) должно пройти момент социализации, чтобы войти в дискурс терроризма событию необходимо быть осмысленном таким образом (или хотя бы озвученным). Мы также не забудем об обязательности условия получения реципиентами информации о действиях S¹, но непосредственно (с помощью собственных чувств восприятия) такую информацию может получать лишь подавляющее меньшинство граждан крупного государства, поэтому важнейшим элементом всей нашей схемы является информационная среда. Именно информационная среда объединяет реципиентов, озабоченность судьбой объекта неминуемо ведет к поиску субъекта (S¹).А терроризм, в свою очередь, нацелен именно на достижение влияния на реципиентов. Итак, мы выделили того «субъекта», который может повлиять на позицию S². Этим субъектом становится «public», или совокупность реципиентов, на которых повлияли «сообщения» субъекта S¹. Особенно прост и эффективен механизм давления в странах электоральной демократии, где политики просто не могут не считаться с массовыми настроениями.
Мне представляется также важным отметить возможность онтологического разделения субъекта на заказчика (S^*) и исполнителя (S¹) Мы не можем опустить S^*, потому что субъект-исполнитель может и не иметь политической цели.
Изобразив необходимые взаимосвязи понятия терроризма на схеме, получим следующее (см. Приложение)

Схему можно эффективно применять для анализа политический процесса, использование когнитивных аспектов восприятия террора позволяет уйти от оценочности, ярко проявляя зависимость терроризма от существования таких институтов как язык общения, СМИ, выборные практики, свобода слова. Опыт такого описания чрезвычайно емко указывает на те проблемы, с которыми сталкиваются политики, структурируя социальную действительность с помощью понятия «террор», потому что терроризм — особый способ взаимодействия политических субъектов, который возникает в ситуации невозможности переговоров, замещая собой другие способы взаимодействия субъектов и являясь некоторым промежуточным звеном (звеном молчаливого торга) между прямым столкновением иерархий — войной и демократией — переговорным процессом.
Использование метода построения когнитивных схем налагает определенные ограничения на результат исследования, поэтому представляется необходимым в дальнейшем попытаться расширить теорию терроризма, что возможно несколько радикализирует теорию, зато позволит увидеть терроризм в современном обществе с позиций политической социологии.