История с решением Конституционного суда России по поводу принятия в Татарстане письма на основе латиницы или кириллицы весьма знаменательна, если не сказать – судьбоносна. Один из крупнейших субъектов Российской Федерации замахнулся на «святая святых» – культурную и цивилизационную идентичность нашей страны, во многом связанную именно с письменностью на кириллице. Оставим пока в стороне вопрос, в какой степени особенности татарского языка способствуют принятию той или иной письменной графики.
Отметим сразу, что в Советском Союзе были народы и союзные республики с иной письменной графикой, нежели кириллица: грузины, армяне, эстонцы, латыши, литовцы и, соответственно – республики Закавказья и Прибалтики. Вспомним также, что 1920-е годы дали в СССР всплеск культурного интереса к латинице в контексте приближавшейся, как тогда казалось, мировой революции. После ожидавшейся победы мировой революции нужен был, как считали большевики, переход к единой письменной графике и наиболее удобной признавалась господствующая в западном мире латиница. Однако революционные иллюзии к концу 1920-х годов развеялись, «крамольные» языки были переведены на кириллицу.
Очевидная культуртрегерская роль русской культуры по отношению к татарской, несмотря на различные религиозные основы, ясно прослеживающаяся, по крайней мере, в течение нескольких последних веков, позволяет говорить о русском культурно-политическом круге, который не во всём совпадает с зонами российского политического контроля, доминирования и влияния, территориальными границами современной российской государственности. Этот круг предполагает, наряду с традиционными политическими практиками, проведение и особой культурной политики, призванной теснее привязать тот или иной народ, этнос к политической и этнокультурной метрополии. На первый взгляд, такой подход очевиден, и он был продемонстрирован многими великими державами и империями в эпохи колониализма и постколониализма. Язык и его прямые производные (устная речь, письменность, литература) в подобных культурных политиках, несомненно, играют роль «первой скрипки».
Чем отличается Татарстан от Индии и Алжира, Вьетнама и Индонезии, Гвинеи-Бисау и Анголы? Понятно, что государственность Татарстана в данном случае – политический суррогат, при этом следует учесть и огромное число татар, живущих в России за пределами самого Татарстана. Латиница как элемент вестернизации и активатор последующего возможного политико-культурного «дрейфа» Татарстана в сторону обретения более весомой государственной самостоятельности, уже в пределах европейского политико-культурного круга, фактически недопустима в рамках сложившейся в России к началу XXI века территориально-политической организации общества.
В России еще много национальных республик-субъектов Российской Федерации, в которых национальные письменности, вне каких-либо их естественных особенностей, существуют и развиваются на основе кириллицы – что не вызывает больших возражений. Так ли уж важно в эпоху, когда мировая политика не знает национальных и/или государственных границ, претендовать на оригинальность собственной письменности как атрибут политического и культурного самостояния? Вопрос всё же не праздный, ибо в случае Татарстана одна из его корневых религиозных идентичностей – исламская – входит в противоречие со всеми остальными базисными характеристиками местной культурной политики. Мультикультурализм Татарстана («Россия в миниатюре», только что татары как бы заменяют русских – весьма условно) предполагает, что русские и русскоязычные, живущие в нём – это своего рода «эстонцы» или «грузины» в пределах бывших Российской империи и СССР. На самом деле, любая культурная политика, проводимая в Татарстане его местными политическими элитами, так или иначе, в обозримом историко-географическом времени, будет «прорусской», «пророссийской» или «прославянской» – и вопросы письменной графики здесь ни при чем.
Признаемся себе: решенная будто бы в политической плоскости проблема письменной графики татарского языка есть лишь знак, или, шире, символ перехода традиционных этнокультурных и социальных ценностей из разряда политически весомых, «тяжелых» в сферу аполитического, область явного безразличия к «большой политике». Вопросы «большой политики» решаются, понятно, не в Конституционном суде страны. Под поверхностью завуалированных и запутанных юридических формулировок скрывается живое тело политических решений и компромиссов. Татарстан здесь – символ политического выравнивания территории России не в смысле нарастающей тенденции политического авторитаризма (а она, безусловно, сейчас, есть), но в смысле одновременного политического поднятия любых региональных и национальных идентичностей в общегосударственные и транснациональные контексты.
А теперь о фонетике и графике. Для меня всегда было странным видеть татарские тексты на кириллице – впрочем, это может относиться и ко многим другим языкам России. Однако такая графическая странность стала для меня неотъемлемым элементом самого образа Татарстана, в котором переплетаются и Итиль, и Казань, и волжские булгары, и Казанское ханство, и вездесущий Минтимер Шаймиев, и КАМАЗы, которые не боятся грязи. Зрительно-слуховые образы произнесения тюркских слов и предложений при чтении на кириллице оставляют в моей памяти неизгладимые татарские «складки». По сути, Татарстан – мощный «креолизированный» политико-географический образ, в котором очевидная русифицированность его многих основных компонентов создает амальгаму регионального и вполне полноценного политического Бытия.