 | Межрегиональный семинар «Политические идеи и идеологии в публичной сфере»
Отчет о совместном заседании семинара «Политические идеи и идеологии в публичной сфере» и Петербургского семинара по проблемам прав человека, СПб., 16 окт. 2009 г. Доклад Е.В.Белокуровой.16 октября 2009 г. на кафедре прикладной политологии СПб. филиала ГУ-ВШЭ состоялось совместное заседание семинара «Политические идеи и идеологии в публичной сфере», организуемого Исследовательским комитетом РАПН по изучению идей и идеологий в публичной сфере, и Петербургского семинара по проблемам прав человека, организуемого Исследовательским комитетом РАПН по проблемам прав человека. В заседании приняли участие Антонюк Д.А. (СПб. Центр «Стратегия»), Бодрунова С.С. (СПбГУ), Вандышева Е.А. (СПб. филиал ГУ-ВШЭ), Вязовик Т.П. (СПбУТД), Зиновьев А.О. (СПбГИЭУ), Гаврилова М.В. (Невский ин-т языка и культуры), Кузнецова А.В. (СПб. Центр «Стратегия»), Малинова О.Ю. (ИНИОН РАН), Москвин Д.Е. (УрГУ), Ноженко М.В. (ЕУСПб.), Сергеев А. (Адвокатская палата Ленинградской обл.), Симонов И.В. (Центр электоральной поддержки Ленинградской обл.), Сунгуров А.Ю. (СПб. филиал ГУ-ВШЭ, СПб. Центр «Стратегия»), Тарасенко А. (ЕУСПб.), Тульчинский Г.Л. (СПб. филиал ГУ-ВШЭ), Шинкунас В.И. (Проект «Мегаполис – сетевая конфедерация»), студенты СПб. филиал ГУ-ВШЭ и УрГУ.
С докладом «Дискурс гражданского общества в российской политике» выступила научный сотрудник центра европейских исследований ЕУСПб к.п.н. Е.В.Белокурова. Предметом ее анализа стал феномен «присвоения» понятия «гражданское общество» властью в 2000-х гг., а также основные способы использования данного понятия политическими акторами. В 1990-х гг. дискурс гражданского общества был почти исключительно достоянием общественных организаций и в определенной степени служил идеологической основой их деятельности и самоидентификации. В 2000-х гг., начиная с Гражданского форума, задача «строительства гражданского общества» была официально провозглашена государством. Переход данного понятия из общественной сферы в политическую сопровождался новыми его интерпретациями, а также борьбой за «авторство», за «бренд» и тем самым – за определение того, кто на самом деле является и кто может олицетворять «гражданское общество».
В качестве инструмента анализа Е.В.Белокурова использовала различение двух традиций понимания гражданского общества, предложенное Чарльзом Тэйлором и введенное в российский литературный оборот О.Хархординым: L- и М-традиция. L-традиция, восходящая к Джону Локку, понимает гражданское общество как определенную стадию развития общества, противопоставляемую «естественному состоянию». В русле данной традиции понятие гражданское общество наиболее полно описывает политическое и общественное устройство, в котором, в отличие от более ранних форм государства, во главу угла был поставлен гражданин как полноправный член общества. М-традиция, восходящая к Монтескье, рассматривает гражданское общество как набор независимых ассоциаций граждан, опосредующих отношения между индивидом и государством. Гражданское общество определяется здесь методом исключения: все, что не является государством; но чаще трактуется более узко – как совокупность независимых от государства гражданских ассоциаций.
По оценке Е.В.Белокуровой, в 1990-х гг. в России были сильно представлена М-традиция: понимание гражданского общества как совокупности НКО, гражданских инициатив. Именно эта традиция служила активистам НКО моделью для самоидентификации. Однако параллельно существовал академический дискурс (прежде всего – историков и философов) о возможности в России гражданского общества в смысле L-традиции. В его рамках формулировался целый набор аргументов, доказывающих, почему гражданское общество в «западном смысле» в России невозможно.
Появление темы гражданского общества в политическом дискурсе в 2000-х гг. было связано со стремлением нового политического режима переопределить роль НКО. Первоначально данное понятие интерпретировалось Путиным в смысле М-традиции; однако очень быстро она стало дополняться новыми функциями. Так, во время бесланской трагедии речь шла о том, что гражданское общество необходимо государству, чтобы справиться с проблемой терроризма. Оно стало пониматься уже не как совокупность НКО, а как просто общество. Соответственно, политические акторы стали отождествлять себя с гражданским обществом. Эту линию отражает и идея Общественной палаты, озвученная в той же речи Путина 13 сентября 2001 г. (не представительство организаций, но назначение «уважаемых граждан»). Таким образом, дискурс гражданского общества был «отобран» у тех, кто изначально идентифицировал себя с ним: коли скоро гражданское общество – это то, что уже построил Путин, нет смысла бороться за него. Примечательно однако, что в отличие от «академических» участников дискурса Путин не воспринял идею гражданского общества как «западную». Дискуссия оказалась сильно затруднена необходимостью бороться за понятие; возникла путаница, расколы внутри некоммерческого сектора. Таким образом, в дискурсе о гражданском обществе очевидно отсутствие общего языка, что создает проблему понимания и эффективности политического диалога.
Выступая в последующей дискуссии А.Ю.Сунгуров поделился наблюдениями относительно того, как понятие «гражданское общество» использовалось участниками XXI Всемирного политологического конгресса в Сантьяго. Анализ программы конгресса показывает, что М-традиция преобладает; что касается L-традиции – она скорее связывается с «демократизацией» и связанными с нею понятиями. Примечательно, что докладов, посвященных проблематике гражданского общества, было на конгрессе примерно в два раза больше, чем докладов о политических партиях.
Отметив, что в докладе Е.В.Белокуровой выявлена интересная тенденция – выхолащивания критического потенциала понятий, «присваиваемых» властью, Сунгуров обратил внимание, что то же самое происходит с понятием прав человека: концепция становится объектом политической игры (с одной стороны – аргументом для бомбежки Белграда, войны в Ираке и проч., а с другой – основой стратегии стимулирования демократизации извне через поддержку НКО).
М.В.Гаврилова посоветовала подумать об изменении названия представленного текста (например, на «Дискуссии о гражданском обществе в научном и политическом дискурсе»). По ее оценке, понятие «гражданское общество» сформировано с нарушением лексической сочетаемости и представляет собой оксюморон: в российской традиции (согласно словарям) гражданин принадлежит государству, общество же составляют люди; при этом «общество» может противостоять «государству».
М.В.Гаврилова обратила также внимание на использование метафор как способа осмысления новой политической реальности. Примечательно, что в конце XX- начале XXI века политическая элита и представители общественных неполитических организаций описывали гражданское общество с помощью метафорической модели растения. В выступлениях политиков (например, В.В. Путин) государство метафорически осмыслялось как машина. Подчеркивая необходимость «партнерских отношений между государством и обществом» (В.Путин), следует помнить о различных последствиях осмысления действительности в рамках механистической и растительной метафоры.
Показательна и номинация гражданских форумов в начале 2000-х гг., например «формирование гражданского общества», поскольку она предполагает наличие субъекта, оказывающего воздействие на объект.
В конечном счете, по мнению Гавриловой, расширение объема понятия «гражданское общество» привело к сужению его содержания, т.е. к опустошению предметного значения: «гражданское общество» означает всё и ничего.
А.Тарасенко поставила вопрос о соотношении дискурса и практики, т.е. политики в отношении НКО. «Слова» государства следует рассматривать во взаимосвязи с его «делами» (говорит «мы все граждане», делает – то, что делает в отношении НКО).
По словам И.В.Симонова, «гражданское общество» превратилось в священную корову, которую не обидят, подкармливают, показывают иностранцам, но по назначению не используют. Если рассматривать гражданское общество как систему институциональных отношений, в частности между обществом и властью, то показатели развития НКО у нас вполне приличные, однако эффективность гражданского общества с точки зрения взаимоотношений с властью, возможности влиять на принятие политических решений очень низкая.
Г.Л.Тульчинский отметил, что рассматривать в качестве «пары» гражданского общества государство с точки зрения логики неверно: дихотомию гражданскому обществу составляет общество негражданское. Однако противостояние с государством – эта некая традиция (впрочем, не единственная: у Гегеля государство – высшая форма выражения гражданского общества). По мнению Тульчинского, противостояние правительства и НКО – это тупиковый ход, который откровенно цинично используется государством. «Путинский поворот» в использовании данного понятия не так уж бессмыслен: мы имеем дело с массовым обществом, а значит, логична апелляция к людям-брендам, наиболее достойным гражданам, представляющим общество.
Д.А.Антонюк высказал сожаление по поводу того, что в анализе Белокуровой не был представлен дискурса НКО, который играл важную роль в процессе формирования НКО-сектора. Он задался вопросом: какие синонимы могут прийти на смену перерастянутому термину «гражданское общество»? Возможно, правозащитная деятельность или что-то другое?
М.В.Ноженко обратила внимание на то, что в русском языке больше распространена аббревиатура НКО (некоммерческие организации), чем НГО (негосударственные) или НПО (неправительственные); в английском же – термин NGO (неправительственные организации) используется чаще, чем NPO (не связанные с коммерческой выгодой). Отсюда как бы возможны государственные, но не коммерческие организации. Неизвлечение прибыли выступает в роли главного критерия. А.Ю.Сунгуров в ответ отметил, что в др. странах постсоветского пространства используются разные термины– и НПО, и ННО. В России же сокращение НПО ассоциировалось с научно-производственными объединениями, поэтому не прижилось. Г.Л.Тульчинский же обратил внимание на оценочную коннотацию: некоммерческий – значит, жалкий и убогий.
А.О.Зиновьев выступил с критикой разграничения L- и М-традиций. Он также высказал идею, что для анализа представлений Путина имело бы смысл проследить, как интерпретировалось понятие «гражданского общества» в учебниках, по которым он учился. Зиновьев также отметил, что для объяснения феномена, описанного в докладе, было бы полезно понятие «борьбы за номинацию» (по П.Бурдье).
О.Ю.Малинова отметила плодотворность подхода, ориентированного на изучение того, как используются понятия и происходит борьба за их значение, в постсоветском контексте. Изменения языка сигнализирует о происходящих в обществе трансформациях. Поэтому эмпирическое исследование использования понятий – своего рода ключ к пониманию особенностей самих трансформаций (поскольку происходящие изменения фиксируются именно с помощью языка – освоения новых слов, смещения смыслов прежних понятий и т.п.). В рамках такого подхода исследователь не ставит своей задачей дать «правильное» определение (хотя анализ определений, присутствующих в академическом дискурсе, важен для разработки аналитического инструментария), а пытается зафиксировать основные способы интерпретации рассматриваемого понятия участниками политического дискурса и объяснить выявляемые различия и изменения.
В заключение Е.В.Белокурова поблагодарила участников обсуждения за интересные идеи и отметила, что в российском обществе действительно наметилась некоторая усталость от понятий, за которые шла активная борьба в 1990-х и 2000-х гг. Что придет им на смену – пока непонятно, над этим надо наблюдать.
Руководитель семинара "Идеи и идеологии в публичной сфере"
О.Ю.Малинова,
Руководитель семинара по проблемам прав человека
А.Ю.Сунгуров
|
под науч. ред. О.С. Пустошинской, Сквозь национальные границы: актуальный взгляд на дипломатию негосударственных акторов: монография / 18.02.22
