Проходя полный противоречий и трудностей путь политического строительства своей государственности в ХХ веке, российское общество, казалось, прозрело и увидело в условиях перелома рубежа 80–90-х годов в разработанной еще идеологами Просвещения теории разделения властей ту «систему», переход к которой позволил бы, наконец, обеспечить достижение развитого демократизма. Аргументация сводилась, фактически, к указаниям на опыт западных демократий, где, по общему мнению, утвердившаяся система разделения властей позволила эффективно противостоять в ХХ веке наступлению тоталитаризма.
Но с той же убежденностью, итожа опыт XIX века, идеологи тех же, по сути либеральных и социал-демократических течений в начале ХХ в. убеждали общественное мнение в обратном. Неудача конституционных опытов Французской революции конца XVIII в., крушение последующих конституций на Европейском континенте, по определению Б.А. Кистяковского, «заставили задуматься над правильностью теории разделения властей».
Разумеется, на обозначенных срезах осмысливаемый исторический опыт был различен; изменились и сами социальные силы, изыскующие его. Но, признавая это, научно недобросовестно и политически близоруко предавать забвению исследования тех ученых, которые стояли у истоков современной политологии. Более того. В литературе рубежа ХХ – XXI веков формируется мнение, согласно которому вопросы разделения властей в правовом государстве настолько гносеологически формализованы, что становятся мало пригодными для познания. «Заходы» к проблеме со стороны «практиков», в свою очередь, «размывают» стройность теории разделения властей.
Обратимся к трудам русских государствоведов, политологов конца XIX – начала ХХ веков, активно участвовавших в дискуссиях по поводу теории разделения властей. Последняя рассматривалась как с точки зрения теоретической, в координатах философии права (Б.Н. Чичерина, М.М. Ковалевского, В.М. Гессен, Б.А. Кистяковский и др.), так и с «практической» – как вопрос реализации в государственном устройстве Англии, США, Франции (М.М. Ковалевский, П.Г. Виноградов и др.).
Б.Н. Чичерин определял в качестве идеального государства конституционную монархию. В ней разделение властей рассматривалось мыслителем необходимым, во-первых, в силу различия содержания власти по отраслевому признаку (законодательная, правительственная и судебная), во-вторых, в целях обеспечения законности и прав граждан. Но разделение власти не должно было вести к нарушению единства власти (по формуле Чичерина, «государство составляет единое целое»), потому это разделение определяется не как их, властей, отделение друг от друга, а как система сдержек и противовесов. На основе анализа политических процессов в XIX в., прежде всего в Англии Чичерин пришел к выводу, что невозможность строгого обособления властей неизбежно приводила к преобладанию какой-либо из властей, несмотря на все сдержки и противовесы. К рубежу XIX–ХХ веков определилась, по Чичерину, тенденция к усилению исполнительной власти, что он и пытался оправдать.
В.М. Гессен, обращаясь к теории разделения властей, прежде всего уточняет перевод формулы Монтескьё, положенной в название теории. По его мнению, французский мыслитель нигде не говорил о разделении властей: употребляемый им термин правильнее переводить как «распределение властей», а внутренний смысл рассматриваемой теории корректнее передавать оборотом «обособление властей». Ученый сходится в мнении с Чичериным, что теория Монтескьё противоречит принципу единства и нераздельности государственной власти, и отстаивает идею об обособлении властей, которое требует отделения правительственной и судебной властей от законодательной, но не для того, чтобы они были «равноправны», а чтобы первые подчинить законодательной. В результате возникает подзаконность правительственной и судебной власти. Именно обособление властей, по Гессену, является «краеугольным камнем западноевропейского конституционализма».
В своем систематическом обзоре английского государственного строя П.Г. Виноградов, проследив формирование системы правового порядка, пришел к выводу, что «если можно применять к английской конституции начало разделения властей, то разве только по отношению к выделению независимой судебной власти…». Английская политическая система, по Виноградову, основана не на разделении властей, а на «сосредоточении их под верховенством парламента». Обеспечению гражданских свобод служит господство права и независимость суда.
Фактически, нет места разделению властей и в выдвигаемой М.М. Ковалевским в качестве образцовой формы государственности системе парламентаризма. Так, в Англии при установившейся в ней парламентской форме правления исполнительная власть перешла в руки кабинета министров, составленного из членов парламентского большинства, несущего солидарную ответственности перед народным представительством. И в прокламируемой для России парламентарной монархии под верховенством «народного вождя» (в Англии – короля, в России – царя) должно сложиться «самоуправление народа через посредство его представителей», одинаково участвующих в законодательной, исполнительной и судебной властях. М.М. Ковалевский настаивает, что и в Англии, и в большинстве современных конституционных государствах формируется не разделение властей, а их объединение путем парламентской системы представительства.
Но эти выводы и наблюдения были бы не универсальны, если вне системы оказывалась какая-либо страна, прежде всего США. Особенностью становления американских политических порядков признавалось сознательное стремление создателей конституции США провести в жизнь теорию разделения властей Монтескьё. Но, фиксируя, что под ее влиянием в США утвердилась практика разделения властей, М.М. Ковалевский обнаруживает тенденцию «значительного изменения» государственных порядков в США. В результате векового поиска – «путем практики и вопреки законодательству» – политическая система США обрела все преимущества английской системы. Так, благодаря созданию различного рода комиссий конгресса были устранены негативные следствия влияния доктринерского учения о разделении властей и был установлен «контроль законодательства за исполнением, контроль, которого тщательно избегала федеральная конституция в угоду принципу разделения властей».
Подытожило критическую работу русских либеральных мыслителей начала ХХ века относительно теории разделения властей исследование Б.А. Кистяковского «Социальные науки и право». На основании рассмотрения попыток реализовать учение Монтескьё в США, Франции, Норвегии, а затем развития теоретической мысли Кистяковский склонился к выводу, что «разделение властей практически неосуществимо». Более того, он усматривает в ней начало, приведшее к тяжелым историческим последствиям. В результате Кистяковский заключает, что сама теория «неправильна», что разделение властей при их последовательной реализации нарушает целостность государства, власти, а потому «разделение властей не может служить гарантией политической свободы, неприкосновенности личности, конституционного строя и правового характера государственной власти». Эти гарантии Кистяковский предлагает искать «в других принципах и других основаниях современного конституционного государства».
Вторя ему, М.М. Ковалевский предлагал решение: «…средствами, с помощью которых современное государство проводит в жизнь начало политического и гражданского полноправия, являются, с одной стороны, самоуправление – местное и общее, а с другой – подчинение, одинаково администрации и законодательства, судебному контролю».
Чем можно объяснить подобное отношение к теории разделения властей русских либеральных мыслителей? Возможно, главным было то, что в теории Монтескьё они почувствовали угрозу принципу единства и нераздельности государственной власти, нарушение которого делало общество беззащитным против опытов цезаризма, политических авантюр. Они делали акцент на том, что теория Монтескьё «разделяет» власти, тогда как им ближе и в силу теоретических позиций, и задач политической практики были идеи о координации их действий. Фактически, русские обществоведы выступали за то, чтобы никакая власть не обрела неограниченные полномочия, а потому «сдержкам» и «противовесам», как главной форме взаимоотношения властей, они противопоставляли их взаимодействие.