Региональные партии власти России в контексте корпоративизма
Баранов А.В. (Краснодар)
По аналогии с экономическими науками можно выразить одну из важнейших проблем регионалистики в вопросах: «Какова региональная политическая власть? Кто обладает этой властью? Ради чего и какими приемами власть осуществляется?». Тезисы – попытка обосновать ответ на основе концепции корпоративизма в ее стратификационных и деятельностных аспектах. Объекты сравнения – региональные партии власти Краснодарского и Ставропольского краев, Ростовской, Свердловской и Самарской областей, Республик Коми и Адыгеи. Выборка отражает многообразие социальных структур региональных сообществ, разнотипность политических режимов и вариативность практик властвования. Наряду с интерпретацией выявленных автором материалов (по Кубани и Адыгее) проведен вторичный анализ данных, обобщенных в работах В.А. Харченко, М.А. Аствацатуровой, В.А. Ковалева, Н.В. Борисовой, Е.В. Морозовой, А.В. Лихтенштейн, Б. Гуселетова.
Обычно «партия власти» определяется как институциональный актор политики, поддерживающий курс властвующей элиты и представляющий ее интересы в выборных органах власти. «Партия власти» получает внеправовые преимущества в ведении выборных кампаний, в рекрутировании членов и их карьерном росте. Отмечается обратнопропорциональная зависимость между степенью развития гражданского общества и «партий власти», технологий конкурентной демократии и административных рынков. Изучаемый институт рассматривается как проявление незрелости партийной системы. Акцентируется доминирование электоральной функции партии власти над идеологической и репрезентативной.
Увы, в политической аналитике по теме слабо применяются сравнительно-исторический и цивилизационный методы. А ведь они плодотворны для переосмысления «партий власти», особенно на их региональном уровне строения. Россия является многоукладным («многосоставным» по А. Лейпхарту, «расколотым» - по А.С. Ахиезеру) обществом. Базовые социокультурные расколы пролегают по линиям «город – село», «инновационная – традиционная культура», «центр – периферия». Основу ресурсов политической стратификации составляет в России многовековой феномен «власти – собственности». Распад советской системы вызвал в гораздо большей степени мутацию старых административных рынков власти, нежели упрочение институтов гражданского общества. Складывание олигархических финансово-промышленных групп подпитывалось и «снизу» (ввиду слабости партий гражданско-соревновательного типа) и «сверху» ( в силу выстраивания вертикально-интегрированной системы управления). Циклически преходящая слабость общефедеральной власти в начале 1990-х гг. позволила окрепнуть институциональному и функциональному разнообразию «партий власти» в регионах. Временами «регионалы» даже претендовали на ведущую роль в разделе влияния . Это позволяет сделать вывод о социокультурной преемственности нынешних региональных «партий власти» с позднесоветскими территориальными кланами элиты, а с большей осторожностью – и с досоветскими группами интересов во главе с губернаторами.
Специфика региональных «партий власти» в рамках выборки может быть выявлена по совокупности индикаторов: характер экономических ресурсов влияния; социальная база поддержки; позиционирование в общегосударственном и региональном партийном спектре; избирательная система и институциональный облик политического режима; преобладающий тип региональной политической культуры; степень влияния «партий власти» на политический процесс. Выбрав номинальную шкалу измерений, мы провели классификацию объектов исследования. Характер экономических ресурсов ранжирован значениями: аграрный; агропромышленный; промышленный сырьевой; промышленный перерабатывающий. Социальная база ранжируется на варианты: консенсус конфликт элит, поддержка/оппозиция общенациональных структур власти. Позиционирование в партийном спектре дано по ориентациям в пользу идеологических трендов: либерального, консервативного, центристского, социал-демократического, коммунистического. Избирательная система оценивалась по методике Г.В. Голосова (плюральный, мажоритарный, блоковый типы). Институциональный характер режима определен по методике В.Я. Гельмана. Политическая культура оценивалась в раках классификации Г. Алмонда и С. Вербы. Степень влияния «партий власти» на политический процесс дана по номинальной шкале (слабая, средняя, сильная, монополитическая). Нас интересовала мера контроля и легитимности «партии власти» в отдельном региональном сообществе, а не в аспекте воздействия на общероссийский уровень политики.
В итоге анализа выявилась многомерная пространственная модель явления. По экономическому компоненту выделены подтипы: агропромышленный (Кубань, Дон, Ставрополье); аграрный (Адыгея); сырьевой промышленный (Коми); промышленный перерабатывающий (Самарская, Свердловская, Пермская области). Изучение социальной базы дало другие соотношения. Моноэлитность отмечена в Коми, на Кубани, Ставрополье. Конкурентность и полицентризм более присущи Адыгее, Дону, Самарской, Свердловской и Пермской областям. Политическое позиционирование «партий власти» включает в себя прокоммунистический тренд (Кубань, Ставрополье), центристский (Адыгея, Самарская область), либеральный (Дон, Урал). Избирательная система регионов ныне перестраивается в соответствии с общероссийским законодательством. Если ограничиться status quo ante, то в Краснодарском крае существовала смешанная система с преобладающим блоковым элементом, а в остальных регионах – плюральные пропорциональные системы. Авторитарно – корпоративный тип режима сложился в агропромышленных и пограничных районах (Кубань, Ставрополье, Дон, Адыгея), а конкурентно-корпоративный – в диверсифицированных индустриальных регионах (Самарская, Пермская, Свердловская области). В агропромышленных регионах Юга России преобладает консервативно-самобытная субкультура, а на Урале и в Поволжье – либерально-интеграционная по отношению к постиндустриальным ценностям. Степень контроля над региональным политическим процессом не зависит жестко от экономических ресурсов и идеологии «партии власти», а связана, прежде всего, со степенью консолидации элиты и ее взаимоотношениями с федеральными центрами реальной власти.
Например, на кубани левопатриотическое объединение «отечество» (кондратенко) возглавляет представительные органы края с 1994 г., исполнительную власть – с 1996 г. До сих пор. Это – иерархическая структура, построенная на основе принципа «демократического централизма» и имеющая сеть ячеек во всех населенных пунктах. Победа идеологически обеспечивается благодаря сочетанию коммунистических и национал-консервативных лозунгов. Финансовую основу успехов обеспечивают региональный и местные бюджеты, поддержка со стороны «идеологически близких» либо заинтересованных слоев предпринимателей.
Другое дело, что социальная база «Отечества» (Кондратенко) противоречива как по основополагающим ценностям и мотивам политического выбора, так и по прагматическим интересам. Это подтверждается по итогам губернаторства А.Н. Ткачева (с конца 2000 по 2002г.). Наметилось размежевание коммунистического, национал-консервативного и прагматично-технократического компонентов региональной «партии власти», поощряемое федеральными субъектами политического процесса. На выборах краевого парламента в 2002 г. «партия власти» сократила свое влияние с 86 до 54 %.
Проведенный анализ полезен для осмысления социального контекста будущего «поля брани» на думских и президентских выборах, для определения долгосрочных качеств субъектов политического властвования в регионах России.
Опубликовано: 03.01.06Обычно «партия власти» определяется как институциональный актор политики, поддерживающий курс властвующей элиты и представляющий ее интересы в выборных органах власти. «Партия власти» получает внеправовые преимущества в ведении выборных кампаний, в рекрутировании членов и их карьерном росте. Отмечается обратнопропорциональная зависимость между степенью развития гражданского общества и «партий власти», технологий конкурентной демократии и административных рынков. Изучаемый институт рассматривается как проявление незрелости партийной системы. Акцентируется доминирование электоральной функции партии власти над идеологической и репрезентативной.
Увы, в политической аналитике по теме слабо применяются сравнительно-исторический и цивилизационный методы. А ведь они плодотворны для переосмысления «партий власти», особенно на их региональном уровне строения. Россия является многоукладным («многосоставным» по А. Лейпхарту, «расколотым» - по А.С. Ахиезеру) обществом. Базовые социокультурные расколы пролегают по линиям «город – село», «инновационная – традиционная культура», «центр – периферия». Основу ресурсов политической стратификации составляет в России многовековой феномен «власти – собственности». Распад советской системы вызвал в гораздо большей степени мутацию старых административных рынков власти, нежели упрочение институтов гражданского общества. Складывание олигархических финансово-промышленных групп подпитывалось и «снизу» (ввиду слабости партий гражданско-соревновательного типа) и «сверху» ( в силу выстраивания вертикально-интегрированной системы управления). Циклически преходящая слабость общефедеральной власти в начале 1990-х гг. позволила окрепнуть институциональному и функциональному разнообразию «партий власти» в регионах. Временами «регионалы» даже претендовали на ведущую роль в разделе влияния . Это позволяет сделать вывод о социокультурной преемственности нынешних региональных «партий власти» с позднесоветскими территориальными кланами элиты, а с большей осторожностью – и с досоветскими группами интересов во главе с губернаторами.
Специфика региональных «партий власти» в рамках выборки может быть выявлена по совокупности индикаторов: характер экономических ресурсов влияния; социальная база поддержки; позиционирование в общегосударственном и региональном партийном спектре; избирательная система и институциональный облик политического режима; преобладающий тип региональной политической культуры; степень влияния «партий власти» на политический процесс. Выбрав номинальную шкалу измерений, мы провели классификацию объектов исследования. Характер экономических ресурсов ранжирован значениями: аграрный; агропромышленный; промышленный сырьевой; промышленный перерабатывающий. Социальная база ранжируется на варианты: консенсус конфликт элит, поддержка/оппозиция общенациональных структур власти. Позиционирование в партийном спектре дано по ориентациям в пользу идеологических трендов: либерального, консервативного, центристского, социал-демократического, коммунистического. Избирательная система оценивалась по методике Г.В. Голосова (плюральный, мажоритарный, блоковый типы). Институциональный характер режима определен по методике В.Я. Гельмана. Политическая культура оценивалась в раках классификации Г. Алмонда и С. Вербы. Степень влияния «партий власти» на политический процесс дана по номинальной шкале (слабая, средняя, сильная, монополитическая). Нас интересовала мера контроля и легитимности «партии власти» в отдельном региональном сообществе, а не в аспекте воздействия на общероссийский уровень политики.
В итоге анализа выявилась многомерная пространственная модель явления. По экономическому компоненту выделены подтипы: агропромышленный (Кубань, Дон, Ставрополье); аграрный (Адыгея); сырьевой промышленный (Коми); промышленный перерабатывающий (Самарская, Свердловская, Пермская области). Изучение социальной базы дало другие соотношения. Моноэлитность отмечена в Коми, на Кубани, Ставрополье. Конкурентность и полицентризм более присущи Адыгее, Дону, Самарской, Свердловской и Пермской областям. Политическое позиционирование «партий власти» включает в себя прокоммунистический тренд (Кубань, Ставрополье), центристский (Адыгея, Самарская область), либеральный (Дон, Урал). Избирательная система регионов ныне перестраивается в соответствии с общероссийским законодательством. Если ограничиться status quo ante, то в Краснодарском крае существовала смешанная система с преобладающим блоковым элементом, а в остальных регионах – плюральные пропорциональные системы. Авторитарно – корпоративный тип режима сложился в агропромышленных и пограничных районах (Кубань, Ставрополье, Дон, Адыгея), а конкурентно-корпоративный – в диверсифицированных индустриальных регионах (Самарская, Пермская, Свердловская области). В агропромышленных регионах Юга России преобладает консервативно-самобытная субкультура, а на Урале и в Поволжье – либерально-интеграционная по отношению к постиндустриальным ценностям. Степень контроля над региональным политическим процессом не зависит жестко от экономических ресурсов и идеологии «партии власти», а связана, прежде всего, со степенью консолидации элиты и ее взаимоотношениями с федеральными центрами реальной власти.
Например, на кубани левопатриотическое объединение «отечество» (кондратенко) возглавляет представительные органы края с 1994 г., исполнительную власть – с 1996 г. До сих пор. Это – иерархическая структура, построенная на основе принципа «демократического централизма» и имеющая сеть ячеек во всех населенных пунктах. Победа идеологически обеспечивается благодаря сочетанию коммунистических и национал-консервативных лозунгов. Финансовую основу успехов обеспечивают региональный и местные бюджеты, поддержка со стороны «идеологически близких» либо заинтересованных слоев предпринимателей.
Другое дело, что социальная база «Отечества» (Кондратенко) противоречива как по основополагающим ценностям и мотивам политического выбора, так и по прагматическим интересам. Это подтверждается по итогам губернаторства А.Н. Ткачева (с конца 2000 по 2002г.). Наметилось размежевание коммунистического, национал-консервативного и прагматично-технократического компонентов региональной «партии власти», поощряемое федеральными субъектами политического процесса. На выборах краевого парламента в 2002 г. «партия власти» сократила свое влияние с 86 до 54 %.
Проведенный анализ полезен для осмысления социального контекста будущего «поля брани» на думских и президентских выборах, для определения долгосрочных качеств субъектов политического властвования в регионах России.