Прошло более 10 лет с момента распада мировой социалистической системы. За это время политическое пространство на обширной территории бывших социалистических стран заметно изменилось. Одним странам (таких меньшинство) удалось в целом успешно решить основные проблемы перехода от авторитарного коммунистического режима к демократическому. Другим, еще предстоит много сделать в ближайшее десятилетие для определения своего политического и экономического будущего. Посткоммунистические трансформации создали новые исследовательские поля для ученых-компаративистов. Очевидная неравномерность политических трансформаций на всем посткоммунистическом пространстве представляет для нас дополнительный интерес. Политическая стабильность одних стран, и политическая неопределенность других нуждается в объяснениях. В этой связи исследованию подлежит проблема эффективности институционального выбора, совершенного странами Центральной Европы и России более десятилетия назад.
В качестве методологической основы сравнительного исследования был выбран когнитивно-институциональный подход, позволяющий, на наш взгляд, ответить на ряд важных теоретических и практических вопросов: как и почему были выбраны те или иные политические институты, насколько эффективен был институциональный выбор, какое влияние на общество и политику оказывают выбранные десятилетие назад институты, как и какими темпами формируется институциональная консолидация.
Демократия предполагает определенность процедур и неопределенность результата, в отличие от авторитарного режима, который сохраняет неопределенность процедур и определенность результата. Демократия может быть определена как система институционализированных полей взаимодействия, на которых акторы с различными организационными возможностями выстраивают свое поведение по отношению друг к другу не зная, что на самом деле произойдет. Поля – это институционализированные арены взаимодействия, на которых акторы с различными организационными возможностями выстраивают свое поведение по отношению друг к другу.( Бурдье П. 1993; DiMaggio P, and W. Powell. 1993; Fligstein N. 1997. Институциональная эффективность демократической системы есть ее способность менять политические силы у власти.
Каждый актор есть коллективная фигура, укорененная в социальных отношениях которые предопределяют имеющиеся культурные сценарии (cultural scripts). У него нет иного пути, кроме как следовать предписаниям, которые могут отражать его интересы, ценности, роли или нормы. (Fligstein N. 1997). Поведение акторов во многом зависит от присущих им ценностно-когнитивных структур восприятия и оценки полей взаимодействия и связанного с ними рисками, т.е. от развития его когнитивных способностей. Риск означает вероятность неблагоприятного исхода процессов перехода к демократии и возвращение к авторитарному правлению. Для политических акторов риск означает потери привилегированной позиции или «символического капитала» господствующей группы
Величина риска характеризует вероятностью потери привилегированной позиции господствующей группы и/или доходов нее. Конструированные поля институционального взаимодействия могут иметь разную степень риска, от величины которой зависят, признаваемые в качестве легитимных практики, формы социальной солидарности и типы национальной идентичности.
Институциональная среда, создающая высокую вероятность потери привилегированной позиции порождает в обществе недоверие к институтам и сложившимся легитимационным практикам, препятствует развитию различных форм солидарности, социальной и национальной идентичности, гражданской вовлеченности.
Институциональная среда, создающая среднюю или низкую вероятность потери «символического капитала» развивает доверие к основным институтам, способствует росту разнообразных форм социальной и политической солидарности т.е., уверенности агентов социального взаимодействия в «доброй воле другого» несмотря на существование неполной информации о его намерениях.
Одним из критерием эффективности выбора является существование позитивной обратной связи между институциональным выбором и эффективностью функционирования института.
Когнитивные условия институционального выбора в странах Центральной Европы и России наряду с общими характеристиками, связанными с относительной однородностью уровня социально-экономического и политического развития в социалистический период, содержат и существенные различия, обусловленные социокультурными, цивилизациоными и геостратегическими факторами.
Трансформации в странах Центральной Европы по своему смыслу и содержанию изначально представлялись как процесс восстановления прерванной традиции, возвращения к основам европейской культуры и цивилизации. В этом плане они органически вписывается в европейскую традицию второй половины ХХ века, которая получила теоретическое осмысление на Западе в 60-80-е годы, в частности в работах Ф.Броделя, Х.Брюгманса, А.Тойнби. Ключевыми идеями исторических размышлений о прошлом, настоящем и будущем Европы стали идеи утверждающие существование общей европейской цивилизации, единой европейской идентичности, включающей в себя и Россию, временности деления на Западную и Восточную Европу.
В этом контексте трансформации общества и государства во всех странах Центральной Европы сразу обрели фундаментальный социокультурный и институциональный смысл, объединяющий большинство граждан и предписывающий определенные стратегические действия основным политическим акторам..
В социокультурном плане процессы посткоммунистического развития приобретают смысл как утверждение географической, лингвистической, культурной, социальной общности народов Европы и воспитание чувства «европейской идентичности» у граждан Центральной Европы. В институционально-политическом аспекте процессы трансформаций развертывались как процессы европейской интеграции, восстанавливающие или созидающие основные европейские политические традиции — традиции политического плюрализма, парламентаризма и партийной демократии — как укрепляющие связи между государствами Западной и Центральной Европы посредством образования однородных экономических и однотипных политических структур. Идея «европейской идентичности» быстро дали свои плоды и политическая власть сумела в короткие сроки институционально консолидироваться в соответствии с европейскими политическими нормами и традициями.
В России когнитивные условия институционального выбора были более сложными и имели существенные особенности по сравнению со странами Центральной Европы. В социокультурном плане российского общество и его элита не смогла четко определить собственную идентичность. Попытка наделить смыслом процессы политических трансформаций посредством обращения к идеям европейской идентичности в начале 90-х гг. и последовавшая за этим институционализация абстрактных правил в конституирующие элементы повторяющихся моделей взаимодействия в середине 90-х гг. пришли в противоречие с господствующими в сознании россиян ценностно-когнитивными структурами их восприятия и оценки, с одобряемыми обществом моделями экономического и политического поведения.
Последствиями импортирования новых экономических и политических институтов формальных (рынок, частная собственность, контрактная система отношений, президентство, двухпалатный парламент, многопартийная система, независимость СМИ) и неформальных (предпринимательская и трудовая этика, индивидуализм, политическая активность, законопослушность, решение конфликтов в суде) стал рост индивидуализма, межличностного и межинституцинального недоверия, увеличение риска господствующих группы потерять собственные привилегированные позиции. Особенно это было заметно в определенных точках бифуркации, например, в период второго президентского срока Б. Ельцина и в начальный период президентства В. Путина.
Господствующие финансово-промышленные и политические группы, образуя несколько доминирующий клиентел, сегодня по-прежнему не могут определить исторический смысл происходящих изменений, вектор цивилизационного развития. Поэтому на институциональном уровне они с большим трудом приходят к согласию относительно правил взаимодействия, постоянно внося в существующие институты новые поправки и изменения, повышая тем самым уровень институциональной неопределенности.
В случае с Россией имеет место попытки придать легитимность институциональной нестабильности и осуществить управляемый процесс переход к демократии с помощью политических образований, объединяющих несколько клиентел, по сути, напоминающих партии картельного типа. Нельзя сказать, что такой выбор был удачным решением проблемы.
Смысл возникновения партий картельного типа в условиях стабильной и консолидированной демократии состоит, как известно, в том, чтобы снизить политические риски путем выработки механизмов распределения государственных постов между группами профессиональных политиков, основывающихся на непосредственной связи между лидерами и избирателями, сокращении дистанции между ними и предполагающие широкое использование коалиционных принципов. Попытки создания аналогичных конструкций в России отчасти преследует то же цель: уменьшить риски в условиях институциональной неопределенности. Но механизм распределения государственных постов между группами административно-политической и экономической элиты конструирован с таким расчетом, чтобы результат минимально зависел от воли избирателей. Но, как учит опыт стран Центральной Европы, партии картельного типа не могут консолидировать демократию, поскольку они сами есть продукт ее эволюционного развития. (Елисеев С.М. 2002).

1. Бурдье П. Социология политики. 1993. С.80-87
2. Елисеев С.М. 2002 Выйти из “бермудского треугольника”: о методологии исследования посткоммунистических трансформаций // Полис, №6.
3. DiMaggio P., Powell W. 1993. The iron case revisited // American Sociological Review. 47. P.147-160.
4. Fligstein N. 1997 Social skill and institutional theory // American Sociological Review 40. P 397-405
5. Рихард А., Внук-Липинский Э. 2002 Источники политической стабильности и нестабильности в Польше // Социологические исследования, №6.