Современный российский человек полагает, что хаотическое состояние середины 90-х годов постепенно преодолевается, замечает нарастание авторитарно-административных тенденций и испытывает растущие затруднения в определении характера возникшего политического устройства. Пройден некий важный рубеж в политическом развитии страны (ощущение критичности обстановки снизилась с 35% в январе 1996 г. до 9% в январе 2003 г.), но ситуация все же не вполне нормальна (обстановка напряженная считали 57% в январе 1996 г. и 54% в январе 2003 г. (в предыдущем месяце 61%) ¹.
По мнению большинства респондентов (опросы 1996-2002 гг. *), российский порядок начала XXI столетия основан на таких предпочтениях нормативного свойства, как выгода и личный успех, которые "поддерживаются" в первую очередь силой и собственностью, а во вторую — законом и свободой. Адекватная оценка этих предпочтений должна учитывать, что при этом не слишком высоко оценивается значение прав человека и уважения к чужому мнению. Российские граждане испытывают дефицит современных нормативно-ценностных комплексов – законности, уважения прав человека и чужого мнения, и потребность в актуализации ценностей морали, равенства, труда, семьи и традиции. Они по существу отвергают (насколько осознанно – другой вопрос) вульгарное представление о том, что государство и общество могут быть созданы преимущественно на базе личного успеха, выгоды и силы.
Отказ россиян признать «своими» принципы, на основе которых складывается сегодняшний социум, недоверие к формальным институтам демократии означают нелегитимность существующего социального и политического порядка ².
Но какой вариант порядка будет легитимен для большинства россиян?
Трансформация (или, если угодно, разложение) коммунальной структуры советского социума вынужденного участия ³ породила особый тип взаимодействия, характеризующегося эгоистической ориентацией социального актора на самого себя и отказом от сотрудничества с кем-либо даже для защиты общих интересов. Одновременно шло становление социальных акторов, которые, ориентируясь прежде всего на собственные усилия, не исключали возможности сотрудничества с другими ⁴. Наконец, значительная часть респондентов соединила, как мы увидим ниже, уже на новой основе, гражданскую ориентацию на социетальный порядок как фактор собственного благополучия ⁵ и в то же время готовность к объединению с другими людьми ⁶.
Попытаемся выяснить, в какой мере отмеченные типологические различия (автономия/ включенность и отказ от объединения / согласие на объединение) влияют на нормативно-ценностные предпочтения представителей соответствующих групп. Состав и структура этих предпочтений в значительной степени определяет возможности «встраивания» тех или иных индивидов в новый институциональный дизайн и, следовательно, перспективы утверждения тех или иных институтов, институциональных комплексов.
Анализируя оценку легитимности макропорядка разными группами, можно заметить, что на фоне общей для всех респондентов неудовлетворенности существующим порядком относительно большую лояльность к нему демонстрируют «эгоисты», а наименьшую – «граждане». Более тонкие различия нормативно-ценностных комплексов позволяет обнаружить кластерный анализ.
Выделим несколько значимых совпадений и различий. Во-первых, нормативно-ценностная структура «коллективистов» и «эгоистов» стянута в два больших нормативно-ценностных блока, связанных друг с другом посредством особой ценности «семья, дом». Ядром одного из блоков является узел «собственность»/«сила», который, в случае «коллективиста», через ценность «личный успех» связывается с «выгодой». В случае же «эгоиста» тот же узел, напротив, дополняется «выгодой» и связывается с ценностью «личный успех». Такое сходство и такое различие конфигураций подтверждает, на наш взгляд, реальность рассмотренной ранее динамики, направленность движения от «коллективиста» к «эгоисту», в ходе которого значение ценности «выгода» для первого трансформируется в важность ценности «личный успех» для второго.
Как следствие, «граждане» рассматривают происходящие изменения как слишком медленные, достаточно сдержано оценивают расширение свободы в своей жизни и своих прав. Они полагают, что свободу надежнее всего может обеспечить как наличие финансовых ресурсов, так и самоограничение, знание законов для их использования, а не для того, чтобы обходить как запрет или ограничение. Выражая готовность к объединению с другими людьми, они относительно менее склонны видеть в личных связях ресурс обеспечения свободы. В целом «граждане» предпочитают использовать формально-правовые, институциональные а не персонализированные способы решения своих проблем, защиты своих прав. Вероятно, именно поэтому ответы респонденты-«граждан» на вопрос о правах разделились надвое: примерно по 30% ответили, что прав стало больше и что их стало меньше, а оставшиеся 40% затруднились с ответом. Такая позиция, видимо, означает неразвитость институциональных механизмов реализации прав.
Сопоставление идеальных проектов групп приводит к любопытному заключению: различия между ними не столько значительны, как следовало, из принципиальных расхождений конституирующих критериев. «Закон» и «права человека» как фундаментальные принципы социетальной организации, отказ от господства «силы», «выгоды» и «личного успеха» в качестве альфы и омеги российского развития, что не умаляет их значения в отдельных сферах и областях деятельности, равно как и возвращение «собственности» и «традиции» на подобающее им место – таковы наиболее общие черты проекта, который мог бы получить легитимацию большинства российских граждан. Ключевое значение для институционализации российского порядка и, соответственно, его универсализации имеет проблема соотношения и связи морали и доверия.
Все это сопровождается имитацией политической структуры, характерной для западного общества. Но в России, например, вместо разделения властей имеет место борьба кланов, а соответствующие политические институты в условиях отсутствия гражданского общества являются чем-то совершенно иным. В этих условиях существующий институциональный порядок не может приобрести завершенные черты, остается внутренне неустойчивым и потенциально взрывоопасным.

* Здесь и далее, если не указано особо, приводятся данные социологических опросов и интервью, проведенных Центром политической культуры и политического участия Института сравнительной политологии РАН в рамках ряда исследовательских проектов, поддержанных Российским гуманитарным научным фондом и Фондом Форда.

1. Мониторинг общественного мнения: экономические и социальные перемены. М.: ВЦИОМ, 2003, №1. С.82.
2. Нынешний макропорядок, оставаясь легальным, не выглядит легитимным в глазах очень многих респондентов, поскольку реально не гарантирует прав и свобод большинства.
3. См. подробнее: Зиновьев А.А. Коммунизм как реальность. Lausanne: L’Age d’Homme, 1981.
4. Если в 1998 г. наши респонденты разделись поровну по поводу возможности объединиться с кем-либо в достижении общих интересов, то уже к 2002 г. произошел ощутимый сдвиг в сторону принципиального согласия сотрудничать (в соотношении 2:1).
5. Характерно, что 81% респондентов из этой группы полагает, что налоги надо платить, по сравнению с 69% по всей выборке (2002 г.)
6. При желании можно увидеть известное сходство между только что описанным процессом и рассуждением Ф. Тённиса об историческом движении «от изначального (простого, семейного) коммунизма и от происходящего из него и на него опирающегося (деревенско-городского) индивидуализма – к независимому (крупногородскому и универсаольному) индивидуализму к учреждаемому им (государственному и интеренациональному) социализму» (Тённис Ф. Общность и общество. Основные понятия чистой социологии. СПб.: Владимир Даль, 2002. С.383-384).