Вопрос о соотношении мировой политики (МП) и международных отношений (МО) имеет не только теоретическое, но и вполне определенное практическое значение. Отметим только два аспекта такого значения. Во-первых, та или иная его трактовка лицами, принимающими решения (ЛПР) в сфере взаимодействий между государствами, обществами, объединениями людей и конкретными индивидами, влияет на содержание и смысл, которые они придают происходящим здесь изменениям и, следовательно, - на сам характер решений¹.
Если, например, считать, что МП - среда и результат МО (Бовин, Лукин), то такие решения должны исходить из многообразия интересов взаимодействующих субъектов, принимать в расчет возможные последствия и руководствоваться, - имея в виду, что все последствия просчитать нельзя, - умеренностью и осторожностью. Подобное восприятие требует избегать односторонних решений, искать взаимодействия между различными субъектами в рамках ООН, других международных и неправительственных организаций, соблюдения существующих договоров и правовых норм (что не исключает развития последних на основе взаимного согласования). В такой образ не вписываются ни Косовская операция НАТО 1999 г., ни американо-британское вооруженное вторжение в Ирак.
Если же считать, что в соотношении МП-МО первая играет роль определяющего фактора, тогда решения стоит подчинить тем тенденциям, которые, с точки зрения ЛПР, являются здесь господствующими. В одном случае, например, это - представления о важности транснациональных сил (рынок, общественное мнение, СМИ, неправительственные организации) и универсальных идеалов и норм (плюралистическая демократия, индивидуальные свободы, мультикультурализм), развивающихся помимо и в ущерб государству на благо глобального гражданского общества. Отсюда следует вывод о препятствующей роли национального суверенитета в распространении демократии и прав человека во всем мире. О возможности и необходимости "гуманитарной интервенции" в любую ситуацию реальной или потенциальной угрозы этим идеалам. Такому образу Косово 1999 г. и Ирак 2003 г. вполне отвечают². В другом - стремление Запада вестернизировать остальной мир, подчинив его своим целям, или же имперская политика США, в основе которой разрушение суверенитета других в целях облегчения собственного доступа к ресурсам, где бы они ни находились. Соответственно, с этим связана необходимость дистанцироваться от Запада в целом и от США, в особенности, а также вырабатывать и проводить политику, предполагающую поддержку антиглобализационных сил и укрепление собственной безопасности.
Второе практическое значение рассматриваемого вопроса касается преподавания соответствующих дисциплин. Дифференциация международно-политического знания, давшая в начале ХХ в. жизнь теории международных отношений (ТМО) как относительно самостоятельной отрасли, способствовала тому, что, начиная с 1960-1970-х гг., в ее рамках все более автономное значение приобретают изучение вопросов безопасности, роли экономических факторов, межгрупповых общений и транснациональных взаимодействий. Соответственно, появляются такие субдисциплины, как стратегические исследования (иногда включающие в себя в качестве составной части геополитику), международная политэкономия (МПЭ), социология международных отношений (СМО) и МП. На сегодняшний день ни одна из них не отпочковалась в полной мере от ТМО, хотя МП продвинулась на этом пути дальше всех остальных. В отечественной высшей школе этот процесс знаменовался даже тем, что МП вошла в учебные планы факультетов, отделений и кафедр международных отношений в качестве отдельной дисциплины, подлежащей, в соответствии с Госстандартом, обязательному изучению. Между тем дискуссия о ее содержании и соотношении с другими субдисциплинами еще только начинается. Именно в этой связи я и хотел бы несколько более подробно высказать мнение о соотношении ТМО и МП.
Выяснение такого соотношения возвращает нас прежде всего к исходному значению употребляемых терминов. Как известно, термин «международный» ведет свое происхождение от "international", изобретение которого приписывают И. Бентаму и содержание которого трактуется как "межгосударственный". Русскоязычная этимология нацеливает на его иное – фактически, прямо противоположное – понимание, с чем связаны возникающие иногда недоразумения (примером одного из них является перевод книги Р. Арона Paix et guerre entre les nations как Мир и война между народами (подчеркнуто мной - П.Ц.). На самом деле Арон был убежденным сторонником политического реализма³, для которого международные отношения по сути сводятся к межгосударственным, поэтому использованный переводчиком термин с самого начала вводит читателя в заблуждение). Однако даже самыми большими приверженцами государственно-центричного взгляда (к которым относятся Г. Моргентау и К. Уолц, стронники английской школы и многие современные конструктивисты) международные отношения, строго говоря, никогда не сводились только к межгосударственным. Государства рассматриваются ими как главный и определяющий участник мировых взаимодействий, ядро международной системы, но не единственный субъект взаимодействий. По мере усиления взаимозависимости и возрастания роли негосударственных акторов последние все в большей мере становятся объектом анализа, цель которого - определение их влияния на межгосударственные отношения и на ход мирового развития в целом.
Содержание термина «отношения» связано с обменом деятельностью, который осуществляют между собой субъекты – ее процессом, ее материальными и духовными результатами). С точки зрения направленности различают три типа отношений: отношения воздействия (субъектно-объектные), отношения взаимодействия (субъектно-субъектные) и отношения взаимозависимости. С точки зрения сфер деятельности выделяют экономические, политические, социальные, культурные и другие отношения. Наконец, с точки зрения "политической локализации" существуют внутренние и внешние отношения. Отсюда «МО» – обмен деятельностью в различных сферах общественной жизни, который совершают друг с другом многообразные субъекты, центральными среди которых являются государства, и результаты или сам процесс которого выходит за пределы государственных границ. Результирующая и наиболее значимая сфера такого обмена – политическая, поэтому по сути речь о международно-политических отношениях.
Наконец, «мировой» - означает глобальный, общепланетарный, взаимозависимый, общечеловеческий. Иначе говоря, содержание данного термина охватывает собой, во-первых, все государства и, во-вторых, наряду с государствами, и других участников политических процессов - прежде всего – конкретных людей. МП, с этой точки зрения – не только глобальный, но прежде всего общечеловеческий процесс (в духе Ф. де Витория). Отсюда коллизия "мировой/международный", в которой просматривается влияние межпарадигмальных споров. Кроме того, термин "мировая политика" предполагает обращение к конкретной сфере общечеловеческих отношений – сфере политики, в области и посредством которой ее участники стремятся реализовать свои цели, интересы и ценности, т.е. так или иначе тоже вступают в отношения друг с другом.
В современной отечественной и зарубежной литературе могут быть выделены три трактовки термина МП. Первая исходит из расширения круга акторов, оказывающих влияние на глобальные политические изменения и вынужденных учитывать действия друг друга в своих стратегических расчетах. Данная трактовка включает в себя тезисы о размывании границ между внутренним и внешним, о падении роли государства и значения национального суверенитета, о становлении глобального гражданского общества, в центре которого человек, его интересы, права и свободы.
Вторая трактовка МП связана с панорамным, общепланетарным видением межгосударственных отношений с позиций борьбы за власть и контроль над природными ресурсами (углеводороды, вода..) (З. Бжезинский, Т. Грэм), или же с позиций "конфликта цивилизаций и культур" (С. Хантингтон).
В третьей интерпретации МП предстает как глобальный триумф капитализма – победное шествие рынка, демократии, других западных ценностей. Здесь могут быть выделены два варианта. Один из них (в котором так или иначе просматривается влияние Фукуямы) настаивает на том, что западным ценностям нет альтернативы - в них сосредоточены всеобщие и вечные общечеловеческие идеалы, и поэтому любое сомнение в этом в их универсальности, любое проявление прагматизма подлежат осуждению как проявления консерватизма и реакции. В другом варианте (в нем заметно влияние неомарксистской концепции мир-системы) триумф глобализирующего капитализма выглядит как успешное продвижение США и Западом в целом своей гегемонии по отношению к остальному миру. Суверенитет "периферийных" по отношению к ним государств действительно исчезает, но это – не объективный процесс, а сознательная политика, в результате которой на наших глазах формируются очертания всемирной империи.
Дискуссии продолжаются. Позиции ее участников отражают действительные процессы современного развития, фиксируя его разные стороны. Что важно им в виду с точки зрения трактовки предмета МП как учебной дисциплины?
Во-первых, термин МП отражает новые феномены, но учитывает и то, что они сосуществуют с процессами и явлениями, изучаемыми в рамках ТМО. В свою очередь, ТМО в своем развитии не может игнорировать указанные феномены. Отсюда различие их предметов носит достаточно условный, даже расплывчатый характер. Нередко термины МП и ТМО используются либо как синонимы, либо употребляются рядоположенно ("мировая политика и международные отношения"), либо объединяются в рамках неологизмов (например, "пост-международные отношения", "новые международные отношения" и т.п.).
Вместе с тем, во-вторых, МП актуализирует теоретические представления, постоянно сопоставляя текущие политические события в мире с теми знаниями, которые существуют в рамках ТМО и способствуя тем самым ее развитию. В известном смысле можно сказать, что ТМО играет роль методологических основ при изучении МП. В этой связи представляется, что изучение и соответственно преподавание ТМО должно предшествовать изучению МП, а не следовать за ним, как это имеет место в настоящее время.
В-третьих, МП ближе к практике, чем ТМО. Хотя она не чурается теоретических вопросов, но в большей мере имеет дело с выходом на проблемы сегодняшнего дня, с выработкой стратегии, поиском и принятием решений, касающихся политической области за пределами государственных границ. Поэтому чаще всего она имеет дело не столько с теориями, сколько с доктринами, которые призваны (претендуют) стать основой действий государства, группы государств на мировой арене. Такие доктрины вырабатывают как государства, так и негосударственные акторы в своих взаимодействиях с другими политическими акторами.

1. Мы не вдаемся здесь в анализ всех факторов, связанных с процессом принятия решений (ППР) - внутренней динамики этого процесса (например, роли первых лиц, конкуренции различных ветвей власти, борьбы бюрократических групп…), или же принуждений окружающей среды. Для нас в данном случае важен тот образ, который ЛПР создают себе о действительности и из которого они исходят при принятии решений (см. об этом, например: Holsti)
2. Разумеется, здесь масса нюансов, часть из которых нашла свое отражение в поддержке европейскими странами США в "гуманитарной интервенции" в Югославию и в расхождении "старой Европы" с Америкой в иракском вопросе. Кроме того, строго говоря, ЛПР никогда не приходится делать выбор между решением в пользу МП или же МО: во-первых, потому что, как будет сказано в дальнейшем, различие между ними носит все же относительный характер, а, во-вторых, выбор всегда происходит между несколькими решениями, каждое из которых содержит разные степени сочетаний МО и МП.
3. Хотя некоторые из его учеников (например, К. Шмидт) оспаривают принадлежность Арона к политическому реализму, его приверженность государственно-центричному видению международных отношений сомнений не вызывает ни у кого.